Джо Беверли - Сломанная роза

— Сир, — сказал Галеран, — я должен идти к жене…

— Еще минуту, милорд. Уверяю вас, она в безопасности и отдыхает под самой надежной из защит.

С этими словами король повернулся к Лоуику.

— Итак, сэр Раймонд…

Но, к удивлению Галерана, не Лоуик, а Рауль шагнул к трону и опустился на колено перед королем.

— Ваше величество, дозвольте мне сказать.

— Сэр? Я не предполагал, что и вы принимали участие в этом деле.

Рауль усмехнулся в ответ.

— Я желал бы остаться в стороне, сир, но леди Джеанна просила меня говорить здесь от ее имени.

— Леди Джеанна, разрешите вам заметить, — в словах короля ясно слышалось предостережение, — находится вне всякой опасности. Большая часть вины с нее уже снята, и если она заслужила наказание, то уже получила его.

— Но ее беспокоит судьба Раймонда Лоуика, сир.

Наступило гробовое, изумленное молчание, которое нарушил лишь Галеран, с шумом выдохнув воздух. Так вот где… вот где ждало его предательство?

— Леди Джеанна не испытывает глубоких чувств к сэру Раймонду, — продолжал Рауль, будто не замечая, какое оцепенение вызвали его слова. — Но она считает себя виновной в его злоключениях, ибо именно ее действия в минуту помешательства заставили его согрешить. Она молит о милосердии к нему и просит, чтобы душа ее мужа не была отягощена смертью Лоуика.

— Ах, так она и о муже немного тревожится? — едко осведомился Генрих.

— Ее тревога о муже поистине велика, сир, — хладнокровно отвечал Рауль. — Если она полагает, что сэра Раймонда не в чем винить, то подумайте, как должна она относиться к безвинно оскорбленному мужу. Единственное ее желание — сделать для него все возможное и не вынуждать его увечить других, что, как ей известно, ему не по душе.

— Включая необходимость высечь ее, — промолвил Генрих. — Удивительная женщина, хотя я, пожалуй, в какой-то мере разделяю чувства Фламбара относительно нее. Не пристало женщине поступать так, как поступила она, и вмешиваться в дела мужчин.

Поняв наконец, что происходило с Джеанной в монастыре, Галеран принялся перебирать в уме слова, которые скажет ей при встрече. Но вначале нужно исправить положение. Он преклонил колени рядом с Раулем.

— Сир, если жена моя своими поступками невольно оскорбила вас, я прошу за нее прощения. Полагаю, что лишь глубокoe раскаяние заставило ее вести себя подобным образом.

— А обычно она — смирная, хорошо воспитанная женщинa, не так ли?

Судя по тону Генриха, он в этом сильно сомневался, и Галеран решил, что отвечать не стоит, можно просто пожать плечами.

Генрих рассмеялся.

— Да, подчас женщины подобны шипам, терзающим плоть мужчин, особенно острые умом, как ваша супруга. Но они сторицей воздают нам за каждый укол. Встаньте, друзья мои, вы сделали свое дело. Итак, — внезапно обратился он к Галерану, — присоединяетесь ли вы к просьбе вашей жены о милосердии?

Галеран взглянул на Лоуика, немного жалея, что поединок так и не состоится.

— Сир, я простил жену и не думаю, чтобы вина сэра Раймонда в прелюбодеянии была больше, чем ее вина. За иные его грехи, однако, я смиренно просил бы вас последоватьсовету архиепископа Лондонского и отправить сэра Раймонда сражаться за божье дело. Его недюжинные военные дарования надобно поставить на службу Христову.

«И тогда, милостью божией, я никогда больше не встречусь с ним», — подумал он про себя.

— Что скажете, сэр Раймонд? — обратился король к Лоуику.

Тот выглядел скорее встревоженным, нежели умиротворенным.

— Сир, я с благодарностью принял бы столь милостивый приговор, когда лорд Галеран дал бы мне слово, что не станет впредь наказывать леди Джеанну и не причинит никакого зла моей дочери.

По сжавшимся в ниточку губам короля Галеран увидел, что тот теряет терпение, и решил вмешаться.

— Раймонд, как могу я причинить зло невинному дитяти или Джеанне, которую так люблю?

Лоуик недоверчиво нахмурился, и Галеран понял, что его на самом деле снедает тревога за Джеанну. Он действительно пекся о безопасности Джеанны и Донаты.

— Любому человеку нелегко принять неверную жену, да еще с чужим ребенком. Ты ударил ее, мне рассказывали.

Галеран часто гадал, каким злом отзовется тот удар, и оправдания не имели никакого значения. Теперь он знал это. Быть может, все мытарства, какие им пришлось пережить, были вызваны этим ударом, раздувшим страхи Лоуика.

— Раймонд, тогда я поднял на нее руку первый и единственный раз с тех пор, как мы оба были детьми, и никогда впредь не сделаю этого. Клянусь бессмертием моей души.

Красивое лицо Лоуика исказилось от мучительного раздумья.

— А Доната?

— Она уже мне как родная дочь.

Помедлив немного, Лоуик кивнул, хотя складка между его бровей еще не разгладилась.

— Тогда я от всей души прошу у тебя прощения за то зло, которое пытался причинить тебе, Галеран. — И он снова преклонил колени пред королем. — Сир, теперь я вижу, как далеко завели меня на путь порока моя беззаконная любовь и ественные чувства к моему ребенку. И моя постыдная жажда чужой земли, — решительно добавил он. — Если вашe благословение все еще со мною, сир, я с радостью пойду сражаться за дело Христово.

— Да будет так, — нетерпеливо сказал Генрих и махнулрукою, веля Лоуику выйти.

Затем вернулся на трон, снял корону и бережно положил ее на низкий столик подле себя.

— Этот малый — из тех благородных дурней, что сеют вокрут себя разрушение и смуту безо всяких дурных намерений. Теперь вы довольны, лорд Галеран?

— Совершенно, сир, если моей жене и ее ребенку ничто не угрожает и мы можем воротиться домой.

Генрих повел бровью.

— В вашем голосе, милорд, мне слышится нечто большее. Вероятно, после всего, что вам довелось здесь узнать, вы все же хотели бы побить жену. Пожалуй, порки ей все-таки не миновать.

— Вы полагаете, сир? — Но король был прав: чувство облегчения мало-помалу вытеснялось острым раздражением. — Рауль де Журэ оказался вовлеченным в это дело лишь потому, что кузина моей жены, сбежав из монастыря, попросила его о помощи. Но жена не велела ей говорить ни слова о наказании, которому подвергалась по приказу Фламбара, ибо знала, что я непременно прекращу его. Судите сами: коли я сам не хочу бить жену, то равно и не желаю, чтобы ее били другие.

Генрих щелкнул пальцами, и к нему подбежал паж с кубком вина.

— Я узнал об этом от лорда Фицроджера. Как вы легко можете догадаться, жена ваша сносила побои, избавляя вас от обязанности наказывать ее самому. Ведь я обязательно присудил бы вас к этому, несмотря на ваш свирепый взгляд. Порядок должно соблюдать. Но теперь мы можем объявить во всеуслышание, что она подверглась заслуженному наказанию, и нужды нет уточнять, при каких обстоятельствах.