Шейла Бишоп - Девица на выданье

Единственным в красной приемной был Верни, стоящий перед пустым камином. Он как будто постарел, под глазами залегли темные круги – свидетельство бессонной ночи.

– А, Верни, – начала Луиза, – рада тебя видеть, у меня есть к тебе пара вопросов.

Харриет представляла себе, что это могут быть за вопросы, и потому немедленно спросила пастора о предметах церковной утвари в стеклянной горке, стоящей у окна. Сквозь его обстоятельные ответы она слышала, как Верни говорит:

– Я не могу связаться с... с человеком, которым вы интересуетесь. Я старался изо всех сил, но безуспешно.

– Очень досадно.

Пастор оторвался от горки и спросил жену:

– Ты просишь Верни помочь тебе в одном из твоих добрых дел, моя дорогая?

– Да, можно смело назвать это дело очень добрым, – отозвалась Луиза с полной уверенностью.

Харриет недоумевала: откуда такая нетерпимость, такое безразличие к счастью людей, которых она, как предполагалось, должна была любить? Что за одержимость, заставляющая терять всякое чувство меры?

Вошла Джулия, грациозно и неискренне извинившись за то, что не смогла встретить гостей. На ней было шелковое платье цвета пшеницы, темные волосы разделены посредине пробором, как у мадонны на картине. Вид у нее был довольно усталый, и все-таки она выглядела блистательно. Луиза считалась хорошенькой женщиной, но на фоне романтической красоты Джулии ее здоровое розово-белое личико, фарфоровые голубые глазки и креповое платье светло-вишневого цвета смотрелись весьма обыденно.

– О, я смотрю, – вы оправили топазовую брошь бедной Кэтрин! – воскликнула она.

– Да, разве она не стала лучше? – спросила Джулия, игнорируя критическую нотку в голосе гостьи.

Семья, наконец, собралась, и все двинулись в столовую. Харриет обнаружила, что ее посадили рядом с сэром Ричардом, напротив Луизы.

Сэр Ричард тут же стал благодарить ее за помощь в спасении картин.

– Они все так тщательно высушены, краски нисколько не пострадали. Я чрезвычайно вам благодарен.

– О, не за что, – отвечала она, хотя и была польщена его словами. – Ваши картины спасли быстрота действий и благоразумие Верни, сэр.

– Какая удача, что Верни оказался на месте, – заметила Луиза. – Полагаю, Джулия совершенно не представляла, что следует сделать. Да и откуда бы ей это знать? Она ведь не привыкла жить в богатых домах вроде Уордли.

– Джулия все свое внимание обратила на детскую, – заметил сэр Ричард. – Она успокаивала ребенка и суеверную старую женщину. Няня совершенно вышла из себя, она кричала и рыдала, что произвело очень сильное впечатление на Неда. Он так перенервничал, что Джулия решила оставить его сегодня в постели и весь день ему читала.

Ричард с обожанием посмотрел на жену, которая сидела рядом с его братом на дальнем конце стола. Он в высшей степени ценил неустанную заботу Джулии о Неде, чье здоровье всегда вызывало много тревог. Все, что делала Джулия, было превосходно. Луиза открыла было рот, но больше ничего не сказала.

«Она и я, – думала Харриет. – Верни и Джулия. Каждый из нас имеет секрет, вернее, разные части одного и того же секрета. И как мы можем спокойно сидеть здесь и обедать, как будто все в порядке?»

Фрикасе из желудочков и блюдо пирожков с курицей сменились седлом барашка и тушеными голубями. Сметхерст и его помощники ставили блюда точно напротив обедавших, а дети бесконечно обсуждали грозу.

Гроза произвела множество разрушений: всюду валялись поваленные деревья, берега осели, а сады были залиты водой. Дик находил все это просто великолепным.

– Ты бы так не думал, – заметил его отец, – если бы потерял единственную яблоньку и все овощи на зиму, а может быть, еще и нескольких молодых кур, которые несли бы тебе яйца круглый год.

– Но ведь ты возместишь жителям деревни все, что они потеряли, – возразила Хлоя. – Ты всегда так делаешь.

– Дело не только в этом. Могла бы ты спокойно смотреть, как все плоды, над которыми ты трудилась целое лето, пропали, и тебе придется жить чьей-то милостью? Не думаешь ли ты, что для любого человека очень страшно потерять свою независимость?

Дик и Хлоя явно не понимали, о чем он говорит. Посмотрев в их пустые лица, сэр Ричард заметно опечалился, и Харриет вдруг припомнила, как Верни сказал ей как-то: «У Ричарда настолько возвышенные взгляды на человеческую судьбу, что он не может допустить мысли о человеческих слабостях».

– Если ты готова, Луиза, оставим мужчин с их вином, – сказала Джулия.

Это был сигнал для мисс Пригл, и дети удалились наверх. Когда они ушли, Джулия повела Луизу и Харриет в музыкальную комнату, где она обычно сидела по вечерам. Белая гостиная с двумя каминами и сверкающим канделябром имела чересчур строгий вид.

Арфа Джулии отбрасывала на стену длинные тени. Пианино было открыто, свечи зажжены.

– Харриет, – сказала Луиза, – осмелюсь предположить, что леди Кейпел хотела бы послушать сонату Гайдна, которую ты разучивала.

– Да, в самом деле, – сразу откликнулись Джулия. – Это было бы восхитительно.

Харриет уселась за пианино. Она была совершенно уверена, что Джулия не хочет слушать, как она сражается с музыкальным произведением, слишком трудным для нее, но это лучше, чем разговаривать с ними в ее теперешнем состоянии. Харриет быстро поняла, что ни одна леди не обращает на нее внимания, так что она спокойно бренчала себе потихоньку, невольно прислушиваясь к их ядовитой беседе.

– ...Для вас, должно быть, это очень грустно быть похороненной здесь, в глубине страны, – говорила Луиза.

– Вовсе нет. Жизнь, которую мы ведем в Уордли, полностью меня устраивает.

– Рада слышать это. А то у меня была мысль, что вы, возможно, чувствовали себя счастливее в... ну, скажем... в Бате.

Наступила короткая пауза, и Харриет подумала: Джулия, словно игрок в шахматы, рассчитывает свой следующий ход. Когда она заговорила, в ее голосе послышалась легкая насмешка.

– Похоже, у вас составилось весьма странное представление о моем характере, Луиза. Я терпеть не могу оставаться в городе на лето.

– Но ведь по соседству с Батом есть прелестные местечки, например деревенька Уидкомб. Полагаю, вы когда-то жили в Уидкомб-Крисчент?

– Я... не знаю, кто мог вам это сказать. – Джулия все еще пыталась говорить небрежным, легким тоном, но это у нее плохо получалось. Кровь отлила от ее лица, кожа стала мертвенно-бледной.

Краешком глаза Харриет увидела, как открылась дверь и в музыкальную комнату вошел Верни. Он подошел к пианино.

– Я исчезну, как только смогу. Тео принялся рассуждать о десятине.

Харриет сделала легкое движение рукой в сторону двух женщин, сидящих рядышком у окна. Верни понял намек и тоже стал прислушиваться.

– У вас ведь там было много знакомых, разве не так?