Кэтрин Дюксвилл - Аметистовая корона

— Прежде чем мы снова скрутили его, — продолжал рыцарь, — ему дали воду, но он выплеснул ее.

Рыцарь посмотрел на заключенного, и Констанция увидела страх в его взгляде.

— Это, правда, миледи, — добавил он, — весь народ говорит, что жонглер — это сам дьявол.

Жонглер уже не выглядел так свирепо — губы его потрескались, кровь запеклась пятнами на лице… Женщина, которая была арестована вместе с ним, не меньше его нуждалась в воде. Констанция слышала, как рыцарь говорил ей, пока она рассматривала заключенных, что женщина — ведьма, это видно по ее глазам, и она может наслать порчу.

Констанция выслушала все, что ей сказал рыцарь, и приказала принести заключенным воду.

— Даже лошадям смывают кровь и пот после езды, а это люди, — сказала она. — Я не могу позволить так с ними обращаться!

Ссутулившись, рыцарь побежал выполнять приказание графини.

Констанция подошла ближе к колымаге, чтобы лучше рассмотреть заключенного. Если бы не ужасные раны на его лице, он был бы красивым мужчиной, красивее Роберта Гилберта. Она увидела, что в колымаге все было перевернуто вверх дном. Интересно, как он мог все это перевернуть со связанными за спиной руками и ограниченной свободой в движениях?

— Подойдите, — сказала она женщине. — Вы можете помочь мне…

Но женщина не сдвинулась с места. Констанция пристально и с изумлением посмотрела на нее

— Вы не хотите помочь мне?

В ответ черноволосая женщина только молча повернулась к ней спиной, и графиня увидела, что ее руки также связаны. У Констанции вырвался вздох раздражения. Заключенный был мятежником, и рыцари боялись его силы, поэтому и связали. Но связать женщину! Этого она понять не могла.

Молодой рыцарь возвратился с водой, хлебом и чашкой. Констанция сначала хотела приказать развязать заключенных, но, посмотрев в глаза жонглера, решила не делать этого.

— Дайте ему воды, — сказала графиня.

В ее словах явственно слышалось какое-то непонятное для рыцаря волнение. Молодой Джези — так звали рыцаря — налил воды в чашку и поднес к губам заключенного.

Рыцарь осторожно дотронулся краем чашки до губ жонглера, но ничего не случилось. Арестованный неподвижно стоял на коленях у края колымаги и пристально смотрел на графиню. Его

взгляд был недоброжелательным. Констанция взяла чашку из рук рыцаря, и сама поднесла ее к губам жонглера. Он выпил, но последний глоток воды выплюнул прямо ей в лицо. Это было полной неожиданностью для Констанции, и в первую минуту она только моргала глазами, опешив от такой наглости. Рыцарь с глухим ворчанием ударил его хлыстом и отбросил в угол колымаги. Констанция была настолько изумлена поведением заключенного, что лишь молча вытерла рукавом платья лицо. Женщина упала на колени и замерла от страха.

Глаза заключенного молча следили за Констанцией, а она внимательно смотрела на человека, которому только что помогла и который так отблагодарил ее. Жонглер открыл рот, чтобы что-то сказать, но графиня вдруг очнулась и с неожиданной для самой себя злостью схватила хлеб и с силой заткнула его в рот жонглера.

Констанция посмотрела на рыцаря, с недоумением наблюдавшего за ее действиями. Она не хотела делать ничего подобного, это был какой-то порыв, какое-то затмение. Она сама не знала, что делает. Но, как ни странно, графиня почувствовала удовлетворение от своей вспышки. Она вдруг ощутила, что это лучшее, что она сделала за сегодняшний день.

Встав на колени, жонглер пытался выплюнуть хлеб, но Констанция довольно далеко запихнула кусок, и выплюнуть его было достаточно трудно.

Солнце уже садилось, подул освежающий северный ветер, Констанция подошла ближе к кухне. Она видела зеленые и белые одежды ее домочадцев, которые возились на конюшне с ее лошадьми, чтобы подготовить их к завтрашнему отъезду. Она искала среди них Эверарда, но не находила его. Стараясь не испачкать ноги, она направилась к замку.

Графиня внезапно почувствовала себя старой и уставшей женщиной. Но, поймав себя на этой мысли, Констанция постаралась встряхнуться и сказала себе, что она еще молода и у нее все впереди.

Молодая женщина посмотрела на старую башню и увидела свет в окне молодых. Она подумала, что уже завтра Бертрада с де Клинтоном покинут замок. «Теперь мы все замужем, — сказала она, мысленно обращаясь к отцу. — Да, отец, теперь мы все замужем». Констанция вспомнила Роберта Гилберта и решила, что ожидание длиной в три года не достаточно продолжительно. Она подумала, что завтра тоже покинет Морлакс и отправится к себе в Баскборн.

Чуть позже, когда уже практически стемнело, две тени неслышно встретились под стеной замка, сверху их никак нельзя было рассмотреть. Одна из этих теней стала говорить другой, что от выпитого во время свадьбы его умственные способности никуда не годятся.

— Мы едва можем говорить, не то, что соображать…

Другая тень в это время наблюдала за колымагой и видела, как рыцарь опять поднял кнут на заключенного. Эта тень сказала, как бы рассуждая, сама с собой:

— Завтра она поедет на восток в Врексхам, а потом в Ходд через Кидскровский лес. Сотня рыцарей, конечно, не будет ее сопровождать, так же, как и домочадцы, но колымага с заключенными отправится вместе с ней… Это точно.

Один из говоривших проворчал, что у них будут проблемы при прохождении переправы, такие же, как и раньше… Он немного помолчал и спросил:

— А как же сторож?

— С ней, как всегда, — ответила другая тень.

Подошедшие в этот момент к колымаге выглядели так же, как и треть вновь прибывших рыцарей, которые приветствовали графиню салютом около палаточного городка. Рыцари подошли ближе и молча вытащили женщину в черной шали с разметавшимися по плечам волосами.

После продолжительного молчания одна из теней повторила:

— Кидскровский лес…

Они вновь помолчали, наблюдая, как два рыцаря и заключенная исчезли, завернув за здание кухни.

Другая тень задумчиво ответила:

— Да, лес…

И обе тени неслышно растворились в окутавшей землю темноте.

Жонглер постарался расположить свое большое тело так, чтобы оковы не тянули голову к земле, и взглянул на небо. Туч было немного, и он смотрел на звезды — такие яркие и такие холодные. Он глубоко дышал, чувствуя ломоту во всех костях. Жонглер долго обходился без рубашки, а те лохмотья, которые были на нем, совершенно не держали тепло. Одеяло ему, конечно, после того, что он вытворил, не принесли.

Где-то в тени позади кухни, куда ушли рыцари и заключенная, слышался невыносимый крик страдания и боли. Заключенный старался не слушать его. Эта женщина ничем не заслужила подобного обращения.

Оковы причиняли Сенрену невыносимую боль, и он тщетно пытался собраться с мыслями. Только одна мысль была в его избитой голове — Бог заставит гнить их души.