Роберта Джеллис - Пламя зимы

Мод почти равнодушно отнеслась к тому, что моя служанка не является одной из ее собственных, и я поняла: пожалуй, королева была уверена, что сможет узнать все, что ей нужно, от самой служанки, независимо от того, находится или нет эта служанка у нее на службе. Я не была уверена, что Мод настолько преуспеет в понимании искусной лжи путаны, но тем не менее решила, что не буду рисковать и скажу Эдне быть поосторожнее с королевой и говорить ей только правду, пока не прикажу делать вид несведущей. Задумавшись, я замедлила с ответом, и Мод нетерпеливо постучала пальчиком по моей руке, строго запретив мне вновь притворяться слабоумной. Я извинилась, заверив ее, что у меня и в мыслях такого не было, а затем попросила у нее прощения за то, что слишком много времени провожу у себя. На этот раз Мод, взглянув на меня, удивленно подняла брови, и я обнаружила, что мое лицо залилось краской.

– Это же правда, мадам, – призналась я. – Эдна не умеет шить, но в основном она очень искусная служанка. Я хочу научить ее шить, но… но в действительности я хочу спрятаться от ваших дам.

Запинаясь, я призналась, что не могу выносить их отношения ко мне как к идиотке, но опасаюсь их гнева, если они посчитают, что я насмехалась над ними, притворяясь дурочкой. Пока королева слушала, выражение лица ее было очень странным. Она только сказала:

– Очень хорошо. У тебя не было никаких обязанностей за месяцы, пока ты находилась при мне. Таким образом, ты не вызовешь никакого неудобства для меня, если будешь отсутствовать несколько дней. Однако, ты не можешь прятаться все время.

– Я думаю, что постепенно изменюсь, – сказала я, – так же как… – я чувствовала, что краска вновь заливает меня, – как замужество изменило меня.

– Очень хорошо, – повторила королева. Теперь и лицо ее, и голос были лишены всякого выражения. – Ты можешь идти.

За обедом я узнала, что король уехал на охоту, забрав с собой придворных кавалеров, что также означало отъезд Бруно. Это явилось огромным облегчением для меня: мне очень неприятно было думать о том, что я буду выглядеть грубой и неблагодарной в ответ на его доброту, и все же я не могла позволить себе принять ее. Слишком поздно я поняла, что то, что я в одиночестве сидела в своей комнате, нисколько не было для меня лучше, чем обращение со мной, как с идиоткой. Мне никогда не было скучно в Улле: обычно там было слишком много работы, и несколько свободных минут являлись блаженством.

Но мне было чем заняться и здесь. Бруно нужна была ночная сорочка. Кроме того, при дворе женщине постоянно нужна новая одежда и красивые новые вышитые пояса или манжеты, а у меня не было ни одежды, ни красивых нитей для вышивания, ни денег, за что можно было бы все это приобрести. Мне не пришло в голову попросить денег у Бруно. Впрочем, я бы все равно этого не сделала. Я знала, что он не доверяет мне и может подумать, что мне нужны деньга для какого-нибудь дурного умысла. Я не могла представить, что за злодеяние могла бы совершить в месте, где никого не знала, кроме нескольких женщин, которые считали меня дурочкой. И все же меня беспокоило то, что он не может доверять мне, и я знала, что в любом случае все равно никогда не смогу ему ответить тем же. Помню, как я охватила руками голову, задавая себе вопрос, что бы все это значило.

Еще до завершения второго дня я думала над тем, чтобы пойти к королеве и попросить ее поручить мне какие-нибудь обязанности, но не осмелилась сделать это, опасаясь, как бы она не использовала мою новую занятость как причину для запрета сопровождать Бруно в его поездке на север. Я слишком часто думала о ней за эти прошедшие три очень долгих, скучных дня. И действительно, я начала тосковать по тому, чего сначала боялась.

Когда из зала влетела Эдна сообщить, что недалеко от замка показалось охотничье общество, я забыла все сомнения, касающиеся моего мужа. Я выбежала во двор встречать возвращавшихся охотников и с радостью приветствовала Бруно. У меня потеплело на сердце, оттого что я встречала человека, принадлежащего только мне. Он снял с меня тяжесть, лежавшую на душе все эти дни его отсутствия. Наш разговор был так приятен, а я так взволнована огромным кабаном, которого убил Бруно, что снова вспомнила своих братьев, когда уверяла его, что была хорошим целителем. От мысли, что я уже никогда не буду лечить никого из них, меня пронзила боль отчаяния, и я заставила себя закрыть глаза и справиться с дыханием. Снова Бруно предложил свою поддержку, но я уже не была так сражена, как ночью в понедельник, и заверила его, что не позволю этому случиться вновь. Я все еще не представляла, как избежать выражения благодарности ему за поддержку, но прежде, чем я могла что-либо сказать, он перевел разговор на Эдну.

Это погасило вспышку благодарности, и я почувствовала холодную ярость, но мне пришлось быстро подавить вновь возникшее подозрение. Если я обнаружу его, Бруно может посчитать меня ревнивой. – А разве это не так? Неужели несговорчивая жена должна испытывать благодарность от того, что ее муж проявил интерес к другой женщине? Я подавила любое выражение гнева, чтобы успокоить чувство собственного достоинства. И все же, если я обнаружу, что история, рассказанная Эдной, была состряпана ею и Бруно, для того чтобы у него под рукой была шлюха, я… У меня не было представления, что я сделаю, но пообещала себе, что ни одному из них не поздоровится.

К счастью, моя ярость была развеяна приездом основной группы придворных, которые присутствовали на охоте и хотели поздравить Бруно с блестящим трофеем. Но он превратил это проявление большой ловкости в шутку, рассмешив их историей, как он, охваченный желанием перерезать горло зверю, споткнулся на ровном месте и был растоптан за свою неуклюжесть. Я видела, что это человек, который не может выносить очень много внимания к себе. Эндрю и Фергус были такими же, и Магнус тоже, хотя и по другой причине. И прежде чем я поняла, что делаю, перевела разговор на другую тему, как и всегда поступала в таких случаях с братьями.

Начав разговор с друзьями Бруно, я забыла, насколько была сердита. Мне доставляло наслаждение быть среди группы мужчин, говоривших о вещах, приятных для нас всех, – охоте, использованию соколов, лошадей и собак и уходе за ними, – обо всем что составляло такую значительную часть этого развлечения. Я вытягивала из каждого мужчины его особые знания и мнения. Бруно тоже сделал несколько замечаний по тренировке и полету больших северных соколов. Правда, вначале он смущался, но позже заговорил свободнее – это было, когда речь пошла о тренировке лошадей, которые всегда вызывали его особый интерес. Но все время, совершенно незаметно для меня он подводил нас к двери, ближайшей к домику для гостей. Я почти лишилась дара речи, когда он попрощался со всеми придворными шуткой о том, что желает остаться лишь в моей компании и ввел меня внутрь домика.