Шэна Эйби - Столетнее проклятие

— Да! — громко и ясно подтвердила Авалон.

Тогда Бальтазар взглянул на Маркуса.

— Тот ли ты человек, Кинкардин? Клянешься ли ты перед богом беречь и защищать эту женщину?

— О да, — ответил Маркус, и сердце Авалон затрепетало при звуке его низкого уверенного голоса.

Их все так же окружало живое людское море, колыхавшееся от затаенного радостного волнения.

— Господь все видит и все слышит, — звучно провозгласил Бальтазар. — Те, кто приходит к нему с чистым сердцем, достойны припасть к нему и преклонить колени перед его троном. Чисто ли твое сердце, леди? Искренно ли твое желание?

Строгий, неотступный взгляд его насквозь пронизал Авалон, проникая в самые потаенные уголки ее сердца. Если бы в ней осталась хоть тень сомнения, сейчас она не выстояла бы перед этим испытующим взглядом. Авалон, однако, не сомневалась в своем решении.

— Да! — ответила она громко.

— А твое? — обратился тот к Маркусу.

— О да! — повторил лэрд Кинкардин.

Волнение толпы все росло, становилось явственным, зримым. Десятки глаз были неотрывно устремлены на Авалон, десятки сердец бились в согласном ритме, с надеждой внимая таинству этой волшебной минуты.

— Перед лицом господа спрашиваю вас! — воскликнул Бальтазар, воздев руки. — Берешь ли ты этого мужчину в мужья?

— Да! — звонко ответила Авалон.

— Берешь ли ты эту женщину в жены?

— Да! — громко и веско ответил Маркус.

И в этот миг порыв морозного ветра распахнул входную дверь и ворвался в зал. Огонь в очаге опал, но тут же взметнулся с новой силой, ясно озарив лица собравшихся. Авалон подняла взгляд на Маркуса, и он взял ее за руку.

Бальтазар широко раскинул руки и вновь заговорил, перекрывая шум ветра и радостный гул толпы:

— Вот заключен союз этих любящих душ — перед вами и перед ликом господним! Да не посмеет никто оспорить истинность этого союза! Отныне они поправу — муж и жена!

Ликующий слитный крик взметнулся в зале, и ветер, словно вторя этому ликованию, швырнул в распахнутые двери искрящийся ворох снежинок. Невесомый снег осыпал радостные лица и таял, превращаясь в россыпи мерцающих капель.

Авалон, смеясь, подставила лицо пляшущим снежинкам. Маркус, вторя ее смеху, крепко и нежно взял ее за плечи и, притянув к себе, поцеловал. Толпа разразилась оглушительными восторженными воплями.

Смех мешал им продлить поцелуй, и они, оторвавшись друг от друга, замерли в безмолвном объятии.

Авалон едва не плакала от огромного, невыразимого счастья.

Потом их обступили люди. Они, смеясь, выкрикивали поздравления и добрые пожелания, протискивались поближе, чтобы своими глазами увидеть лэрда и его суженую, увидеть конец векового проклятия и начало новых, благословенных дней.

Так велико было их ликование, что у Авалон кружилась голова, словно гигантская волна всеобщей радости подхватила ее и несла неведомо куда.

На ресницах ее блестели капельки растаявших снежинок, и мир сквозь них казался призрачным и радужным. Авалон покачнулась, не в силах справиться с переполнившим ее счастьем, но Маркус удержал ее, и она приникла к его теплому, сильному, надежному плечу.

Один за другим подходили к ней с поздравлениями — заплаканные «нянюшки», Хью, Давид, Натан, даже великан Таррот, которому пришлось сложиться вдвое, чтобы Авалон могла услышать его застенчивый шепот.

И лишь когда начали отодвигать от стен столы, чтобы продолжить так неожиданно прерванный завтрак, — Авалон осознала, что и лэрд Кинкардин, и его жена принесли свои брачные клятвы, как были — полуодетые и босые.

Очередное занятие рукопашной само собой превратилось в веселую снежную битву. Зачинщиком этого безобразия был не кто иной, как супруга лэрда Авалон Кинкардин.

Маркус любовался этой сценой с безопасного расстояния, надежно укрытый от летящих снежков окном своей комнаты. Отсюда он хорошо видел, как его красавица жена лепит тугие снежки и передает их детям, которые с радостным визгом забрасывали друг друга этими самодельными снарядами.

В этой веселой войне Авалон не принимала ничью сторону. Она только уворачивалась от случайных снежков и звонко хохотала.

Смех ее казался Маркусу целительным, словно музыка пролившегося после засухи дождя. Он поверить не мог, что Авалон стала его женой всего четыре дня назад, казалось, что они уже вместе всю жизнь. Маркус радостно встречал каждый день, потому что знал, что увидит ее; с нетерпением ждал каждой ночи, потому что она сулила блаженство в объятиях Авалон. Наивысшим счастьем было для него, просыпаясь утром, смотреть в ее прекрасное любящее лицо.

— Ерунда, — говорил у него за спиной Хью. — Свадьба состоялась, леди согласилась стать женой лэрда, и мы все были этому свидетелями.

— Правда! Правда!.. — вразнобой отозвались десятка два мужчин.

— Этим дело не закончится, — отозвался Маркус, не сводя глаз с Авалон. — Уорнер де Фаруш так легко не сдастся. Я бы не рассчитывал на такое везение.

Он обернулся и по мрачным лицам собеседников понял, что они с ним согласны. Воины старались не встречаться взглядом с лэрдом; одни опускали глаза, другие косились на Шона, командира отряда, который Маркус посылал к Макфарлендам.

— Вот уж семь лет, как помер, — в который раз повторил Шон, словно хотел избавиться от привкуса дурной вести. — И никто не защищал его, никто даже не хотел говорить о нем. Кита Макфарленда недолюбливали даже его сородичи.

— И неудивительно, — отозвался Маркус, — если он был способен без угрызений совести обречь на смерть невинных людей.

Снова он краем уха уловил смех Авалон, но его тут же заглушили возбужденные детские крики.

— Что же нам делать? — спросил Хью. — Мы должны приготовиться к худшему.

— Верно, — отозвался Маркус. — Я известил Малькольма о нашем браке, прибавив, что он был заключен прилюдно и с согласия леди. Пускай теперь он с этим разбирается. Он, в конце концов, наш король. Ему лучше знать, как сообщить об этом Генриху и новому барону.

— И этого будет достаточно? — спросил Давид.

— Если нет, — угрюмо ответил Маркус, — мы придумаем что-нибудь еще. У нас есть отцовская записка. В ней упомянуто имя де Фаруш. Если нас припрут к стенке, мы ее обнародуем.

Он не хотел пока сообщать о записке Хэнока ни Малькольму, ни английскому королю. Нужно вначале добыть бесспорные доказательства того, что набег на Трэли был устроен по наущению Брайса либо Уорнера. Саму по себе записку могут не принять в расчет или же объявят, что это подделка, — словом, ничего хорошего из такой поспешности не выйдет.

Притом и сама Авалон пока что ни единым словом не намекнула на то, что хочет предать записку Хэнока огласке. Хотя и по законам, и по обычаю муж не должен считаться с, мнением жены, Маркус не желал действовать за ее спиной. Ему это казалось неправильным — да и вряд ли помогло бы завоевать доверие Авалон.