Патриция Гэфни - Любить и беречь (Грешники в раю)

– Да, конечно, – проворчал он, – просите. Только, пожалуйста, никакого чая, а то он будет сидеть до бесконечности.

Она ухмыльнулась:

– Да, совсем позабыла – сестры Суон заходили, когда у вас были Вутены.

Кристи застонал, а ее ухмылка расплылась на пол-лица.

– Не хотите узнать, зачем на сей раз?

– Нет. – Он лихорадочно убирал на столе. – Ну ладно, зачем?

Его ворчливый тон еще больше развеселил ее.

– Они собственноручно вышили для вас этакие маленькие нарукавнички, ничего затейливее вы в жизни не видели. Они говорят, это на ручки кресел в вашем кабинете. Я сказала, вы им страсть как благодарны и, наверное, захотите еще.

– Какая забота, – округлил глаза Кристи.

Его домоправительницу несказанно веселила хитроумная кампания, которую вела женская половина прихожан с целью убедить викария в том, что его образ жизни не правилен и что все, в чем он нуждается, – это домовитая рукодельница-жена.

Хихикая, миссис Ладд пошла звать церковного старосту.

Томас Найнуэйс, небольшого роста кругленький человек, выглядел обманчиво кротким. К своим обязанностям старосты церкви Всех Святых он относился с убийственной серьезностью. Правым глазом он немного косил и был похож на лягушку. Это злосчастное обстоятельство вызывало нездоровый и отнюдь не благочестивый восторг у некоторой части прихожан, в основном у мальчишек младше тринадцати лет.

Войдя в кабинет, он положил на стол Кристи свой объемистый церковный гроссбух и уселся в кресло.

– Прежде чем перейти к записям в книге за последнюю неделю, ваше преподобие, мне хотелось бы обсудить с вами один вопрос, – зловеще начал он.

– Конечно.

Кристи надеялся, что речь пойдет не о деньгах на реставрацию оконного витража с изображением святой Екатерины. Взносы по подписке шли туго, и Томас негодовал. Он действительно не понимал, как это может быть, чтобы людей так мало волновали целых две трещины на витраже.

– Собственно, вопросов два. Первый – насчет Великого четверга [6].

– А в чем дело?

– Некоторые из членов общины хотели бы возобновить традицию омовения ног.

Кристи уронил карандаш, который вертел в руках.

– Какую традицию?

– Омовения ног бедняков в церкви в четверг перед Пасхой, как напоминание о наказе, который Христос оставил ученикам во время Тайной Вечери.

– Но ведь эта традиция…

– Процветала вплоть до начала царствования Вильгельма III [7], которого не интересовали дела церкви.

– Ну и кто же конкретно…

– Некоторые из нас считают, что настало время восстановить традицию. Только для мужчин, ясное дело; нам не кажется уместным омывать ноги женщинам.

Кристи померещились его босые прихожане, сидящие на ограждении алтаря и моющие друг другу ноги.

– И кто же из членов общины настаивает на этом, гм, нововведении, Томас?

– О, многие, очень многие, и число их все время растет.

– Но кто же конкретно? «Да один ты такой и еще этот Брэйки Питт. Давай признавайся», – раздраженно думал Кристи.

– Ну, например, Брэйки Питт. Его голос очень весом, вы должны признать это. Есть и другие, но они более застенчивы.

Так-то лучше.

– Хорошо, Томас. Я обязательно подумаю над этим. Еще что-нибудь?

– Да, – сурово ответил староста, – второй вопрос касается Трэнтера Фокса. Из весьма достоверных источников мне известно, что в Пасхальную ночь он находился на публике в нетрезвом виде.

– Вот как? Ни для кого не секрет, что Трэнтер любит выпить. И что же он сделал?

– Этого я не знаю. Но, главное, он был замечен после полуночи, то есть Святое Воскресенье уже наступило, и некоторые люди хотели бы знать, какие меры вы собираетесь принять в связи с этим.

– Я должен принять меры?

Староста важно кивнул:

– Вы викарий.

– Это правда. Я не констебль.

– Но это же вопиющее нарушение церковных правил, – настаивал Томас, – и это еще не все. Во время пасхальной службы мне трижды пришлось подняться с места, чтобы прервать его сон, сопровождаемый громким храпом.

– Ну, не во время же проповеди, надеюсь.

Староста и не подумал улыбнуться.

– Мне известна ваша терпимость к такого рода безобразиям, викарий, – сказал он с глубоким осуждением. – Поэтому я не жду от вас решительных действий. Но я обязан довести это до вашего сведения. Это мой долг, а я стараюсь всегда исполнять свой долг.

Кристи сощурил глаза.

– Вы справедливый человек, Томас. Это прекрасное качество в церковном старосте. Позвольте спросить вас кое о чем. Когда, если не считать пасхальной проповеди, вы в последний раз видели Трэнтера Фокса на воскресной службе?

Найнуэйс провел рукой по своим коротко стриженным волосам серо-стального цвета.

– Не знаю точно. Месяц или два назад. Не могу вспомнить.

– Это было в ночь на Рождество.

– Ночь на Рождество! Вот видите! Разве это не свидетельствует…

– А знаете ли вы, Томас, что я уже год бьюсь над тем, чтобы Трэнтер чаще ходил в церковь? И вы считаете, – рассудительно спросил Кристи, – что сейчас, когда он впервые за четыре месяца перешагнул ее порог, я должен обрушить на него праведный гнев?

Староста попытался изобразить раздумье, но Кристи знал наверняка, что в действительности его устроила бы только расправа в старинном духе – с кандалами, позорным столбом и гнилыми фруктами, которыми разъяренные крестьяне забросали бы прикованного Трэнтера.

– Не знаю, что и сказать – за или против, – с сожалением произнес он наконец. – Просто я думаю, надо сохранять бдительность. Да, постоянно быть бдительным.

– И в этом, я, несомненно, могу положиться на вас. А теперь давайте посмотрим записи в книге.

Но не успели они начать, как вновь вошла миссис Ладд, на сей раз с письмом.

– Прошу прощения, викарий. Посыльный из Линтон-холла принес вам это.

– Извините, – пробормотал Кристи, не глядя на старосту, который при слове «Линтон-холл» весь напрягся, готовый умереть на месте, только бы узнать содержание послания.

«Его Преподобию Кристиану Морреллу, дом викария церкви Всех Святых», – было написано на конверте легким, но решительным почерком – не рукой Джеффри. Кристи вскрыл его и прочитал вложенное внутрь краткое приглашение.

«Джеффри и я будем счастливы, если Вы составите нам компанию за ужином сегодня вечером в удобное для вас время».

И подписано просто:

«Энни Верлен».

Он поднял глаза:

– Посыльный ждет ответа?

Миссис Ладд кивнула. Кристи взял лист бумаги из ящика стола. Подражая лапидарной манере ее светлости, он написал:

«Спасибо. Буду в шесть тридцать. Кристиан Моррелл».

Он изобразил на лице самую глубокую тревогу и сказал старосте Найнуэйсу:

– Мне чрезвычайно жаль, Томас, но, боюсь, мне придется уйти.

И это было самое приятное, что с ним случилось за день.