Анна Вик - Загадка Троянской войны

– Но ведь мне всего пятнадцать лет, – пробормотал Одиссей. – И отец никогда прежде не брал меня на охоту.

Вдруг Автолик рассмеялся. Смех его, едва начавшись, вдруг перетек в кашель.

– Тебе уже пятнадцать лет, почти шестнадцать, – ответил Автолик, отдышавшись. – Примерно в твоем возрасте я владел двумя рыночными лавками, в одной из которых продавалось мясо как раз-таки вепрей, и причем самое лучшее во всем полисе. Охотились на этих вепрей, конечно же, нанятые мною охотники, но поначалу я все делал сам. И меня этому никто не учил, просто потому что этого кого-то вообще не было.

– Ты был сиротой? – удивился Одиссей, к своему стыду осознавший, что почти ничего не знает о прошлом деда, который доживал уже шестой десяток.

– Моя мать была πόρναι, то есть блудницей, проституткой. Я вырос и жил в публичном доме до тринадцати лет, пока не ушел оттуда. Эта женщина была гораздо хуже всех других, что работали в нем. Эта женщина… Прости, дорогой Одиссей, я даже не хочу называть ее по имени, так оно мне противно, как и все ее существо!.. Так вот, она противопоставляла себя всем другим обитательницам борделя. Мы жили в одной из самых маленьких, запущенных комнат. Вечная грязь, плесень и крысы были моими лучшими друзьями, пока я был младенцем. Как я еще не умер или не заработал себе букета болезней, до сих пор для меня остается загадкой!

Она работала в ночь, а большую часть дня спала. Когда просыпалась, то начинала пить неразбавленное вино, что не делали даже самые грязные из мужчин, с которыми она потом спала. Дыхание ее было отвратительным, от нее вечно воняло кислятиной. Еды мать никогда не готовила, лишь давала деньги, чтобы я, начиная лет с пяти, сам ее отыскивал для себя и нее. Единственное, наверное, за что и стоило ей сказать спасибо – так это за те золотые монеты, что ей удавалось заработать за ночь своим телом. Почему так много? Потому что несмотря на то, что питалась и спала она дурно, двигалась мало, эта женщина была одной из самых красивых, что я вообще когда-либо встречал в своей жизни.

Плохое дыхание она маскировала тем, что жевала листья мяты, а смрад от тела легко смывался в теплой ванной. Все, кроме меня, считали ее дочерью самой Афродиты, так она была великолепна в своих нарядах, когда выходила на показ к самым богатым мужчинам полиса! Высокая, с идеальными пропорциями полных плеч и ног, притом с тонкой талией, которую ей разрешали специально перевязывать кожным поясом, чтобы подчеркнуть контраст… Кожа ее была белой, без единого изъяна, сделанной словно не из крови из плоти, а из камня. Да и сама она, казалось, скорее была статуей, а не человеком. Ожившим творением богов, а не смертной, вот кем считали ее окружающие! Она же им легко верила, и считала себя поэтому именно такой. Презрительно отзываясь обо всех остальных проститутках, не заводя ни с кем новых знакомств, она довольно быстро осталась одинока. Это одиночество она считала уделом гордой и величественной полубогини, оттого и жаловалась мне постоянно на свою судьбу.

Кого видел я? Ленивую и праздную женщину, которая предалась забытию длиною в жизнь, родившая дитя и жестоко разрешившая ему жить рядом с собой. Она начала бить меня едва я стал ходить и бегать. Мои игры с другими детьми вызывали у нее особенную агрессию, но вскоре я научился давать сдачи, и гнев ее поутих.

В тринадцать я окончательно осознал, что сосуществование с ней вообще невозможно, и поэтому в один из ее «рабочих» дней, собрал все свои никчемные пожитки, и ушел куда глаза глядят. А глаза глядели… В лес. Я видел, как мало дикого мяса было на местных рынках, и как сильно оно нравилось людям, особенно богатым людям. Мне и самому как-то доводилось вкусить кабанины, привезенной кем-то из любовников матери, и это было куда лучше мяса домашнего скота.

Я узнал, когда и где охотились местные охотники, причем сделал это хитро: устроился работать на их псарню. Да, сначала мне месяц пришлось возиться с собачьими отходами, но зато после этого месяца я знал хотя бы с чего мне начать. И я именно начал . Бросился в объятья страха, неудач, предательств, нужды. А затем страх сменился уверенностью, неудачи – реальными успехами, предательства и предатели – верными союзниками, нужда – деньгами и богатством.

Я добился «фундамента» своей жизни, на котором затем росло и процветало мое богатство, уже к шестнадцати годам. К твоим годам, мой дорогой Одиссей!

– Ого! И неужели это все – правда?! – воскликнул юноша, дослушав до конца рассказ деда. Он казался ему невероятным, и напоминал скорее песню, сочинение.

– Конечно, – взгляд Автолика снова посерьезнел. – Ведь ты же понимаешь, что на самом деле я никакой не сын Гермеса. Все в моей жизни нажито было трудом, и ничем другим. В ней затем, конечно, были и дальнейшие неприятности, однако они не могли ни в коей мере сравниться с теми, что были в самом ее начале. А твои…

– Мои – просто ничто! – воскликнул Одиссей радостно. – Мой страх никчемен. Ведь рядом со мной будут взрослые охотники, будут верные, обученные псы. Так лучше я получу удовольствие от такой охоты, чем буду ее бояться, как последний зайчишка!..

– Вот это – слова моего настоящего внука! – с гордостью одобрил юношеский пыл внука Автолик, положив руку ему на плечо. – Отправляйся же в путь, и, не сомневайся, боги помогут тебе! Я чувствую, что ты был благословлен ими при рождении… Твой взгляд мудр и резок, как у Афины, а тело будет однажды сложено как Аресово. Не сомневайся. Колебание может однажды стоить тебе жизни, стоить тебе всего.

На всю свою оставшуюся жизнь Одиссей запомнил эти слова Автолика. Но тогда, выехав на заре нового дня вместе с приспешниками-охотниками деда и гончими псами, он им придал едва ли какое-либо значение.

Езда никогда не утомляла его, как и пешие походы. Но в тот день юноша отчего-то чувствовал сильную усталость, и уже к обеду его вдруг начало клонить в сон. Голова была как одурманенная каким-то зельем, а тело будто перенесло неделю бессонных ночей. Он попросил Дионисия, стоявшего во главе всей охоты, сделать небольшой привал с тем, чтобы вздремнуть.

– Конечно, юный царь, – добродушно согласился охотник, который уже давно поглядывал на свои запасы вина, которое не решался начать распивать утром. Меха были заполнены целиком и пленили Дионисия, получившего свое имя, видимо, неспроста 6 6 Дионис славился как бог вина и веселья. , как Тантала, мечтавшего о пище и питье в аидовом царстве.

Остальные его приятели радостно поддержали предложение Одиссея, и начали притормаживать своих лошадей. Привал было решено сделать на одной из полян, окруженной деревьями. В их тени была приятная прохлада, как раз то, что нужно слегка уставшим путникам в такой жаркий день.