Ли Гринвуд - Ферн

То чувство вины, которое выражали ее глаза, чуть не заставило его улыбнуться. Он сразу почувствовал себя лучше. Пусть ей будет немного стыдно за свои слова. Это говорит о том, что ей так же небезразличны его чувства, как и ему ее.

И он не возражал против того, чтобы она пожалела о том, что расстроила его. Она постоянно держала его на расстоянии. Может быть, сейчас тот самый момент, когда следует проломить брешь в стене, которой она отгородила себя от всего мира.

И он намеревался это сделать. Она слишком долго находилась в раковине, которую никто не мог разбить.

Но Мэдисон доберется до этого сокровища. И в самое ближайшее время.

Ферн пожалела, что сказала эти слова. Мэдисон казался сломленным.

Нет, этого человека сломить невозможно. Разочаровать, огорчить, но не сломить. Если он не принимал что-то из того, что ему говорят, он старался изменить точку зрения собеседника.

Но Мэдисон все-таки выглядел обиженным, и она была удивлена и поражена его реакцией на ее слова. Похоже, он очень любил ее, иначе все это трудно было объяснить. Хотя, судя по тому, как он с ней разговаривает, этого не скажешь.

Нет, все-таки он любит ее. Иначе он не говорил бы ей, что ему в ней нравится, и все такое. Конечно, от его комплиментов голова не закружится, но Ферн и не хотела, чтобы у нее, кружилась голова. Она просто хотела чувствовать себя привлекательной. Она хотела быть любимой и желанной.

Внимание Ферн привлек какой-то человек, медленно идущий по улице. Он не останавливался, но все время смотрел на нее с Мэдисоном. Хорошо, что она не позволила Мэдисону учить ее танцевать. Она не знала этого человека, но была уверена, что если бы он увидел ее танцующей, он распустил бы слух по всему городу. Еще до полуночи все бы знали об этом.

– Роза говорит, что этот Монти просто бредит коровами, – сказала Ферн. – Я бы не смогла полюбить мужчину, который предпочитает коров женщинам.

Мэдисон уже расслабился, но все еще сидел от Ферн на некотором расстоянии и не проявлял к ней никаких признаков внимания.

– О чем это я говорил? – спросил он.

– О том, что мои ямочки не делают меня похожей на полоумного пастуха. Это не такой уж комплимент, я понимаю. Тем более что еще недавно ты сравнивал меня с телкой.

Мэдисон с облегчением рассмеялся.

– Я сказал это просто для смеха, чтобы ты не очень гордилась своей внешностью.

Ферн напустилась на Мэдисона.

– Ты говоришь мне, что мое лицо выглядит, как пергамент, и что никакая уважающая себя женщина не станет расхаживать в такой одежде, как моя, и что все из сказанного, сделанного и даже подуманного мной за всю жизнь никуда не годится, и ты же имеешь наглость заявлять, что я слишком самолюбива. С какими тогда женщинами ты общался?

Мэдисон опять засмеялся и обнял ее рукой.

Ферн нравилось, когда он прикасался к ней. О, эти волшебные прикосновения! На этот раз он был более смел. Его рука скользнула по ее плечу, и пальцы начали трогать обнаженную плоть под рубашкой.

Она никогда не подозревала, что кожа может быть так чувствительна к простому прикосновению, к малейшему пожатию или перемене температуры. Казалось, что плечи стали центром всего ее тела.

– Ты необычный человек, – сказала Ферн, еще не решив: то ли это признание в любви, то ли она сошла с ума, услышав от него ласковые слова.

У нее не было никакого опыта общения с мужчинами, она руководствовалась исключительно инстинктом. Джордж не поступал с Розой, как Мэдисон с Ферн, и ни у кого не было сомнений, что Джордж боготворит Розу.

Мэдисон не двигался с места, но казалось, что расстояние между ним и Ферн сокращается. Она чувствовала нежность в его глазах. А пальцы Мэдисона говорили ей то, чего ни разу не сказали губы.

Потом она поняла, что для него признаться в глубоких чувствах было так же трудно, как для нее признаться, что она такая же женщина, как и другие, с обычными женскими нуждами и желаниями. Он даже, возможно, и не понимал, что любит ее, но она понимала. Она видела любовь в его глазах.

Он обнял и прижал ее к себе.

– Я сказал, что мне нравится твоя сообразительность. Но больше всего мне нравится, когда ты злишься и не можешь решить: то ли ударить меня, то ли задавить на лошади.

– Какому же мужчине может понравиться такая женщина? – спросила она. Было ясно, что в голове у нее все перемешалось. Она хотела, чтобы он подольше пребывал в таком состоянии.

– Я не знаю, – ответил он, очевидно, так же сбитый с толку, как и она. – Само собой не такому, как я. По крайней мере, не такому, каким я себя считал раньше. Кажется, в Канзасе во мне проснулось чувство ответственности за других людей.

– А что, в Бостоне некого было защищать?

– Такой, как ты, там не было.

– Как я?! От кого же ты хочешь защищать меня?

– От твоего отца, от себя самой, от этого города. И от чего-то еще, о чем ты мне не хочешь рассказать. Что же это такое? Отец, возможно, заставлял тебя чрезмерно трудиться, но ведь он не обижал тебя.

Ферн опять заметила этого человека. Он возвращался. На этот раз он шел по улице еще медленнее, чем раньше. Он определенно наблюдал за ними. Холодок пробежал у нее по спине. Она рада была, что Мэдисон рядом. Его присутствие успокаивало ее.

– Я не могу рассказать тебе.

– Но почему?

– Есть вещи, которые трудно объяснить.

На минуту ей показалось, что Мэдисон откажет ей в праве иметь от него секреты, но неожиданно его взгляд смягчился, и Ферн поняла, что он будет относится к ней с глубоким пониманием.

– Пора тебе стать настоящей женщиной и начать гордится этим. Отцу твоему это сначала, может быть, и не понравится, но со временем он привыкнет. Возможно, он даже начнет тобой гордиться.

Ферн почувствовала непреодолимое желание обнять его и расплакаться у него на груди. С большим трудом она подавила в себе эту слабость. Мужчины никогда не плачут и ненавидят плачущих женщин.

– А как насчет тебя? – спросила она, думая о том, что пока они будут говорить о нем, она окончательно возьмет себя в руки. Вместо того чтобы отвечать ей, он взял ее за плечи и повернул к себе лицом.

– Почему ты плачешь?

– Я не плачу.

– Хорошо, почему у тебя глаза на мокром месте?

– Ты говоришь глупости, – сказала она и засмеялась, несмотря на комок в горле.

– Ты тоже.

– Женщинам простительно говорить глупости. Ты что, этого не знал?

– Чем я тебя обидел?

– Ты меня ничем не обидел. Меня раньше обидели.

Вместо того чтобы задавать другие вопросы или заверять ее, что ничего, мол, все будет в порядке, он привлек ее к себе и обнял. Он держал ее в своих сильных руках, нежно прижимая к груди.

– Это худшая из обид, которую ты никак ни можешь забыть – сказал он и поцеловал ее в макушку.