Лаура Гурк - Двойной шантаж

Когда Мунро с видом благодетеля предложил Кэти работать у него за стол и крышу над головой, она смиренно его выслушала и, просияв глазами, робко поблагодарила. Поманив девушку за собой, Молли провела ее через зал и кладовую для съестных припасов в кухню к огромному, весело пылавшему очагу в задней стене, на котором кипел большой котел. С помощью двух стеганых прихваток дородная хозяйка сдвинула его к краю очага.

— У нас всегда есть наготове горячие бобы и сколько угодно ржаного хлеба, — пояснила она. — Когда проголодаешься, ешь, не стесняйся.

Усадив Кэти за кухонный стол, добрая женщина поставила перед ней дымящуюся тарелку и положила несколько толстых ломтей хлеба. Когда девушка посмотрела на это простое угощение, вдохнула аппетитный запах, У нее от голода свело желудок и закружилась голова. Зажмурившись, Кэти схватилась обеими руками за край стола, чтобы не упасть.

Когда приступ дурноты прошел, она увидела над собой полное сочувствия лицо Молли.

— Должно быть, ты давно не ела горячего, девонька? — спросила хозяйка.

Ее глаза светились такой добротой и пониманием, что Кэти не выдержала, отвернулась.

— Да, давно… — пробормотала она, взяла ложку и, подавив сильнейшее желание сразу проглотить содержимое тарелки, начала степенно есть.

К ее радости, Молли не стала больше ни о чем расспрашивать, только сказала:

— Укладывайся спать здесь, у очага. На чердаке есть старая кровать, я попрошу Дэвида ее принести. Вон там, — она показала рукой на деревянный сундук в углу, — ты найдешь одеяла. Выспись как следует, а утром примемся за работу. Видит бог, помощница мне очень нужна!

Хозяйка вернулась в зал к заждавшимся эля посетителям, а Кэти принялась доедать бобы, размышляя о том, сколько времени никто не смотрел на нее так, как Молли, — с сочувствием и жалостью.

Внезапно прежнее воодушевление покинуло девушку. Она отложила ложку и уставилась невидящим взглядом в пространство: хорошо же она собирается отплатить чете Мунро за доброту и гостеприимство! В душе Кэти шевельнулось раскаяние — чувство, неведомое ей с десяти лет, когда после смерти матери она оказалась в приюте.

Голод, однако, взял свое, и Кэти, опустошив тарелку, подошла к котлу за новой порцией бобов. «Как это ни печально, но своя рубашка ближе к телу, — продолжала она рассуждать про себя, пытаясь заставить замолчать некстати проснувшуюся совесть. — Весь мир живет по этому принципу, и если Молли навлечет на свою голову беду, выболтав мне какой-нибудь секрет, то в этом не будет моей вины! Жизнь — это битва, в которой каждый солдат сражается сам за себя, и Молли, как и все остальные здесь, ничем не лучше других, так что пусть они заботятся о себе сами!»

Каждый сам за себя — за годы жизни на улице эта главнейшая жизненная мудрость вошла ей в плоть и кровь.

Даже Мэг, единственная, кому Кэти доверяла после смерти матери, заботилась прежде всего о себе и своих интересах. Мэг и в голову бы никогда не пришло хоть чем-то поступиться ради подруги, — в том страшном мире, где жили девушки, главным было умение выжить, которому подчинялись все чувства и отношения между людьми. Помогая друг другу, девушки просто не могли позволить себе такую роскошь, как дружба, потому что им постоянно приходилось драться за право остаться в живых.

Теперь же вместе с обещанием свободы и награды в пятьдесят фунтов Кэти впервые получила шанс начать новую, достойную жизнь, в которой не будет места отчаянной борьбе за кусок хлеба, и этот шанс ни в коем случае нельзя упустить! Первая, самая трудная часть задания Лоудена, по сути, выполнена — Кэти взяли на работу в одну из пивных, где собираются виги. Осталось найти Джона Смита. Может быть, он как раз в эти минуты сидит в зале «Русалки», потягивая эль… По всей видимости, познакомиться с ним будет не труднее, чем устроиться сюда на работу, а вот собрать против него улики не так-то просто. Впрочем, Кэти не сомневалась в своем успехе.

Она закрыла глаза, представляя себе свое будущее счастье. О, как это будет прекрасно — не придется больше воровать, спать на голой земле, бояться тюрьмы и виселицы, в ужасе оглядываться, не выслеживает ли ее чудовище из кошмарных снов — Уиллоуби…

Позади Кэти скрипнула половица. Вздрогнув, девушка от неожиданности выронила поварешку, которой собиралась положить себе добавку, и обернулась — в дверях кухни стоял одетый в суконную матросскую куртку мужчина, тот самый, который — единственный из всех присутствующих — высказал обидное сомнение в правдивости ее слов.

Она напряглась, выжидая. Что у него на уме? Этот человек заметно отличался от остальных — хозяева и посетители от души жалели ее, чего, собственно, она от них и добивалась, он же не проронил ни слова в ее поддержку.

Вот и сейчас незнакомец повел себя очень странно — молча встал в дверях, разглядывая ее проницательными серыми глазами, пожалуй, чересчур пристально. Длинные черные волосы, заплетенные сзади в косу, подчеркивали тонкие черты лица, да и вся его высокая фигура в грубой матросской куртке была полна того небрежного изящества, с каким, как вспомнилось Кэти, некоторые высокородные лорды в Лондоне носили одежду простолюдинов, когда ради острых ощущений посещали бордели Ист-Энда.

Разглядывая незнакомца, девушка смутно почувствовала в нем некую двойственность — в его глазах читались усталость и грусть, но одновременно от него исходило ощущение скрытой силы, как от занесенного для удара кнута. Кэти, всегда гордившаяся своим знанием людей, вдруг с испугом поняла, что незнакомец не укладывался ни в одну из привычных категорий.

— Кто вы? — спросила она дрогнувшим голосом.

— Не надо так пугаться, — проговорил он довольно доброжелательно, чем еще раз ее удивил.

— Я вас вовсе не боюсь! Просто я не заметила, как вы вошли.

— Ты, кажется, хотела положить себе еще бобов, — он широким жестом показал на котел. — Пожалуйста, не стесняйся. Клеймо воровки тебе за это не грозит.

Хотя Кэти так и не сняла перчаток и незнакомец никак не мог увидеть букву В, выжженную на ее ладони, девушка инстинктивно спрятала руку с клеймом за спину, и тут же, опомнившись, мысленно отругала себя за столь глупую оплошность.

— Я и не стесняюсь, — с досадой ответила она, — ведь Молли разрешила мне брать столько еды, сколько захочется.

— Вот и ешь спокойно, — проговорил мужчина и добавил с улыбкой, вдруг осветившей его лицо: — Никто тебя не поставит в угол, как нашкодившего ребенка.

У Кэти замерло сердце — преображенный улыбкой незнакомец оказался настоящим красавцем. Но все-таки была в его облике какая-то скрытая угроза. Инстинкт самосохранения, выработанный годами жизни на улице, подсказывал Кэти, что незнакомец может быть опасен, а этот инстинкт ее еще никогда не подводил.