Мэдлин Хантер - Лорд-грешник

– Я хотел бы, с вашего позволения, забрать их в Лондон, чтобы проконсультироваться с другими экспертами. Кроме того, у меня есть остальные серии; я мог бы их сравнить, чтобы…

– У вас? Остальные серии?

– Да, я унаследовал их от дяди. Разве я не упоминал об этом? – притворно удивился Линдейл, от которого не ускользнул ее испуг. – Похоже, я вас смутил, но те серии не столь… откровенны. У меня есть предположение, что ваши были изъяты как наиболее скандальные; мои же по сравнению с ними очень и очень умеренные: объятия пар и тому подобное.

Явная ложь. Брайд отлично знала, что в остальных сериях не просто объятия.

– Если бы я мог взять их с собой, я бы тщательно сравнил…

– Но я не хочу продавать коллекцию отца, лорд Линдейл.

– Вы и не должны продавать их мне – дайте только на время для изучения. Вы ведь сами предложили это, не так ли?

Да, но вчера она не знала, что у него есть остальные серии, и не предполагала возможность сравнения.

– Простите, но это мое смущение по поводу их содержания заставило меня уверить вас, что я в них совершенно не заинтересована. Однако, подумав, я решила, что, поскольку это часть наследства моего отца, без крайней нужды я не хочу с ним расставаться. Поймите, эта коллекция – все, что у нас осталось от него.

– Конечно-конечно, мисс Камерон. Я не желаю оскорблять ваши воспоминания. В конце концов, имеет значение лишь то, что в таком случае останется неизвестной их подлинность.

Изящно сказано. Если граф такой знаток, невозможность установить подлинность редких потерянных гравюр должна свести его с ума. Тем не менее, он без всяких споров уступает, чтобы избавить ее от страданий. Брайд почувствовала себя виноватой. Сегодняшнее поведение графа почти заставило ее забыть, насколько раздражающим и опасным было его вторжение.

– Давайте поднимемся на этот холм, – предложила Брайд. – С него открывается замечательный вид.

На вершине она соскользнула с гнедого и повела графа к тому месту, откуда можно было смотреть вниз сразу на две долины. Вид действительно впечатлял, даже ранней зимой. Крутые холмы спускались в долины по обеим сторонам, и за вершинами других холмов, на западе, виднелись черные пики гор.

– Замечательно, правда? – Брайд полной грудью вдохнула кристально чистый воздух.

– Да, вид настолько красивый, что мне хотелось бы стать поэтом и выразить чувства словами.

Удивительное признание для столь знатного человека. И голос такой мягкий, такой искренний…

Брайд мельком посмотрела в его сторону и чуть не задохнулась – оказывается, Линдейла интересовали не холмы и долины: он в упор смотрел на нее, взглядом опасным, но восхитительным. В его темных глазах не было низменного вожделения: он хотел ее, Бриджет Камерон, а не просто любую женщину.

Брайд словно вдруг окутал невидимый туман, отгородив ее от всего мира. Ничего больше не существовало, только ветер и солнце, он и она.

– Такого рода красоту можно встретить лишь в Шотландии, – сказал Эван, и Брайд покраснела. Внутренний голос вопил, что она идиотка, но ей не хотелось его слушать.

Линдейл медленно подошел к ней и заглянул ей в глаза, а затем-легко погладил кончиками пальцев ее щеку.

– Нежная, как совершенный фарфор…

Брайд еще пыталась сохранить кое-какое самообладание, но эта ласка свела ее ничтожные попытки на нет.

И тут же Эван приподнял ее подбородок. Теплые губы прикоснулись к ее губам…

Как давно, как мучительно давно она этого не чувствовала. Ее тело наслаждалось пробуждением, но она бесстыдно жаждала большего.

Когда Линдейл обнял ее и крепко поцеловал, Брайд чуть не потеряла сознание от теплоты и силы его рук. Она уже забыла, насколько это приятно. Его поцелуи становились все смелее, требовательнее, они скользнули по шее к пульсирующей жилке, затем медленно, невыносимо медленно, начали приближаться к губам. Брайд ощущала собственные глубокие вздохи, отмечающие каждый дюйм губительного соблазна. Нежный укус мочки уха вызвал у нее дрожь, а затем безжалостный поцелуй довел ее чуть ли не до беспамятства.

Твердое давление на спину заставило Брайд выгнуться к нему, и тут же рука графа двинулась вниз, поглаживая ей бок. Это было бы еще чудеснее, если бы одежда не защищала ее кожу. Пробравшись под сюртук, рука обхватила ее грудь и начала медленное движение. Брайд стиснула зубы, про себя умоляя его не останавливаться, но долгий поцелуй все же закончился, и мягкие волосы коснулись ее лица. Открыв глаза, она увидела его склоненную голову: Линдейл целовал ее грудь сквозь ткань рубашки. Наслаждение становилось почти невыносимым…

Над склоненной головой Брайд увидела небо, землю, часть долины… Реальность на миг ослепила ее… и тут же вернула в знакомый мир, к осознанию того, кто находится рядом, и что с ней произошло.

Она резко толкнула графа в плечо, и он выпустил ее из объятий. Брайд тут же отскочила. Линдейл не произнес ни слова, но смотрел на нее с таким выражением, словно был уверен: протяни он к ней руки, и она не откажется повторить все заново.

Негодуя на себя, Брайд молча пошла к коню и вставила ногу в стремя. Гнедой был слишком высок для нее, и ей никак не удавалось сесть в седло; но, хотя она понимала, что выглядит глупо, спрыгнуть на землю означало проявить слабость…

И тут Линдейл подхватил ее сзади под ягодицы, на миг задержал и подтолкнул к седлу.

Когда Брайд развернула жеребца, граф остановил его, притянул ее за руку к себе и поцеловал. Это был властный, хозяйский поцелуй, так что Брайд едва вырвалась.

– Вы негодяй, лорд Линдейл!

– Да, и вы совсем не огорчены этим, мисс Камерон.

Брайд попыталась найти достойный ответ, но путаница в голове никак этому не способствовала. Проклиная себя за глупость и слабость, она помчалась галопом по склону холма вниз, словно там могла оказаться в безопасности.

Пока Брайд неслась в долину, как будто за ней гнался сам дьявол, упомянутый дьявол наблюдал сверху, как постепенно уменьшается ее фигурка с летящими по ветру рыжими волосами.

Она бежала не от него, он точно знал это. Конечно, ему доводилось быть негодяем с женщинами, но только не сегодня. Он дал ей массу возможностей остановить его, и что же? Она долго и охотно принимала его ласки, чуть с ума его не свела, а потом вдруг решила изобразить из себя оскорбленную девственницу. Это все равно что, открыв дверь, пригласить его переступить через порог, а потом вдруг и захлопнуть дверь прямо у него перед носом.

Медленно утихающее разочарование вылилось в серию проклятий, брошенных ей вслед.

Тем не менее, Эван понимал, что Брайд действовала без всякого расчета. Она уже полностью сдалась, но потом ее что-то испугало – что-то, должно быть, связанное с тем портретом. Может, ей испортили удовольствие мысли о «друге»? Эван подозревал, что Брайд предпочитала идеализировать бывшего любовника, лишь бы не принять унизительную правду. Если так, она будет жить здесь, пока не поседеет, дожидаясь возвращения человека, который распалил ее страсть и потом сбежал от нее. Что ж, такое часто случается с женщинами: это связано у них со странными иллюзиями, которыми они окружают любовные отношения, считая, что физическое удовольствие должно быть чем-то большим, чем просто наслаждением. Уж лучше бы стихотворцы перестали использовать язык религиозных абстракций, когда пишут о страсти. Подобный подход всегда приводит к одним несчастьям.