Джорджетт Хейер - Гибельная страсть

Пер. с англ. Е.И. Саломатиной

Компания, которую дворецкий с неодобрительным видом ввел в желтый салон дома сэра Ричарда Уиндэма, состояла из двух леди и одного джентльмена, сопровождавшего их с явной неохотой. Джентльмен, которому было немногим более тридцати, но который, как это ни печально, проявлял явную склонность к полноте, казалось, почувствовал неодобрение дворецкого, потому что, когда эта достойная личность сообщила старшей из дам, что сэра Ричарда Уиндэма нет дома, джентльмен бросил на него старый как мир беспомощный взгляд, каким нередко обмениваются мужчины, столкнувшись с необъяснимым упрямством женщин, и умоляюще сказал:

– В таком случае, не кажется ли вам, леди Уиндэм?.. Луиза, может быть, нам лучше?.. Я хочу сказать, что нет никакого смысла заходить, ведь так, любовь моя?

Но ни его теща, ни жена не обратили ни малейшего внимания на эти робкие предложения.

– Если моего брата нет дома, мы подождем, пока он вернется, – решительно заявила Луиза.

– Твоего бедного папы тоже никогда не было дома, когда к нему кто-то приходил, – пожаловалась леди Уиндэм. – Меня поражает, как Ричард с каждым днем становится все более похож на него.

Последние слова леди произнесла таким плаксивым голосом, что, казалось, она вот-вот разрыдается на пороге дома собственного сына. Джордж, лорд Тревор, посмотрел на платочек, который она сжимала в тонкой, обтянутой перчаткой руке, и счел бесполезным дальнейшие возражения; он вошел в дом вслед за дамами.

Отказавшись от предложенных напитков, леди Тревор проводила мать в желтый салон, усадила ее на обитый атласом диван и объявила, что намерена пробыть здесь до вечера, если будет такая необходимость. Джордж, который прекрасно понимал, какие чувства испытает его шурин, к которому он относился с симпатией, вернувшись домой и обнаружив целую делегацию родственников, сказал:

– Знаешь, я не думаю, что мы действительно должны здесь сидеть! Мне это совершенно не нравится! Хотелось бы, чтобы и вы выкинули эту мысль из головы!

Его жена, которая была занята тем, что стягивала с рук перчатки цвета лаванды, бросила на Джорджа снисходительно-презрительный взгляд.

– Мой дорогой Джордж, если ты боишься Ричарда, позволь заверить тебя, что я вовсе его не боюсь.

– Боюсь его? Да нет же! Но я бы хотел, чтобы ты поняла: мужчине двадцати девяти лет от роду вряд ли понравится, если кто-то будет вмешиваться в его личные дела. Более того, он наверняка заинтересуется, какое это имеет отношение ко мне. И я уверен, что ничего не смогу ему ответить! Лучше бы я сюда вообще не приходил!

Луиза проигнорировала замечание мужа как не заслуживающее ответа: она держала своего повелителя в ежовых рукавицах. Красивая женщина с весьма решительным выражением лица и насмешкой в глазах, она была одета, возможно, и не по последней моде, которая предписывала летней одежде открывать все мыслимые прелести леди, но тем не менее с достоинством и элегантностью. Так как у Луизы была хорошая фигура, модные, глубоко декольтированные платья с высокой талией и маленькими пышными рукавами очень ей шли – гораздо более, чем ее мужу обтягивающие панталоны и фрак.

Мода была немилосердна к Джорджу. Лучше всего он выглядел в брюках для верховой езды и высоких ботинках, но, к сожалению, был подвержен дендизму и буквально измучил своих родственников и друзей своей погоней за всеми модными новшествами: завязывая галстук, проводил у зеркала не меньше времени, чем сам знаменитый денди мистер Браммел; втискивая же свою весьма полную фигуру в обтягивающие панталоны, всякий раз слышал, как они угрожающе трещали при неосторожном движении.

Дама, безвольно откинувшаяся на спинку атласного дивана, обладала не меньшей решительностью, чем ее дочь, но добивалась выполнения своих желаний гораздо более тонкими способами. Будучи вдовой вот уже десять лет, леди Уиндэм получала наслаждение от своего слабого здоровья. Малейший намек на сопротивление становился тяжелейшим испытанием для ее деликатных нервов; и любого, кто видел ее носовой платочек, флакончик с туалетным уксусом и нюхательной солью, с которыми она никогда не расставалась, и не понял значения этих предметов, можно было бы считать совершенным глупцом. В молодости она была красавицей; когда же достигла средних лет, все ее черты, казалось, увяли: волосы, щеки, глаза и даже ее голос, который стал таким тихим, что было просто удивительно, что его еще вообще слышно. Подобно своей дочери, леди Уиндэм обладала безупречным вкусом в одежде и, к счастью, достаточным количеством денег для того, чтобы приобретать наимоднейшие новинки, не сокращая при этом нисколько своих остальных расходов. Но это не мешало ей считать себя очень бедной. Не ощущая, однако, этой бедности ни в малейшей степени, она наслаждалась всхлипами и жалобами на свои расстроенные дела и пыталась вызвать сочувствие своих знакомых, грустно рассуждая о несправедливости завещания своего покойного мужа, который сделал сына единственным наследником всего огромного состояния. Из ее туманных намеков друзья могли лишь догадываться, что оставленное ей содержание представляло собой жалкие гроши.

Леди Уиндэм, которая жила в очаровательном доме на Кларджес-стрит, не могла не испытывать боли, посещая особняк на Сент-Джеймс-сквер. Глядя на ее искаженное мукой лицо, можно было подумать, что этот дом являлся родовым гнездом, которое она была вынуждена покинуть; на самом же деле ее сын купил его несколько лет назад. При жизни сэра Эдварда семья жила в огромном и крайне неудобном доме на Гросвенор-сквер. Когда сэр Ричард объявил, что хочет обзавестись собственным домом, этот дом был оставлен, так что леди Уиндэм могла в дальнейшем постоянно оплакивать его утрату, не будучи при этом обязанной страдать от его неудобств. Но как бы ей ни нравился ее собственный дом на Кларджес-стрит, нельзя было и предположить, что она могла хладнокровно относиться к тому, что ее сын живет в гораздо большем доме на Сент-Джеймс-сквер, и в те моменты, когда жаловаться ей было не на что, она всегда возвращалась к этой теме и говорила больным голосом:

– Никак не могу понять, зачем ему понадобился такой огромный дом.

Луиза, у которой помимо поместья в Беркшире был прекрасный собственный дом, никогда не выражала ни малейшего недовольства по поводу особняка, приобретенного братом. Она и на этот раз сказала:

– Это не имеет никакого значения, мама. Если, конечно, он не думал о женитьбе, когда покупал его. Не правда ли, Джордж?

Джордж был польщен, что к нему обратились с подобным вопросом, но, как честный, не привыкший изворачиваться человек, он не смог заставить себя сказать, что Ричард и в самом деле не думал о женитьбе, когда покупал дом, как, впрочем, и в какой-либо другой момент.