Виктория Холт - Страстная Лилит

Ее врагами, она понимала, были дьявол и его подручные, порочные люди, старавшиеся для него на земле.

Ей послышался какой-то звук. Она посмотрела на дверь и увидела, что створка медленно открывается.

– Кто там? – торопливо спросила она.

Дверь открылась, и появилась Лилит. Она нерешительно улыбнулась и двинулась к Аманде, держа правую руку за спиной.

– Одна? – прошептала Лилит.

– Да.

Лилит вынула из-за спины что-то, завернутое в столовую салфетку. Она положила сверток на стол и развернула салфетку, в которой лежал кусок пирога с мясом, картошкой и луком. Лилит отступила назад и с удовольствием смотрела на дело своих рук.

– Это тебе, – прошептала она.

– Ты это на кухне украла?

Лилит кивнула, снова улыбнувшись.

– О... но ты не должна красть.

– Да это не кража, – нетерпеливо сказала Лилит. – Это же тебе, какая же это кража. Я подумала, что ты голодная.

– Это так, но...

– Тогда не будь размазней, – презрительно заключила Лилит.

Аманда взяла пирог, и ее угрызения совести пропали, так как она была очень голодна. Она стала с аппетитом есть.

– Не беспокойся, – сказала Лилит. – Сколько бы они тебя здесь ни держали, я тебе буду приносить поесть, моя бедняжка.

– Ты... разговаривала со своим братом?

– Ну да. Я услышала про тебя на кухне. Они говорят, что леди так не поступают. А я про себя: «Бог ты мой, да ведь она это сделала ради меня и Уильяма».

Лилит была довольна. Она обнаружила, что девочка, которой она завидовала всю свою жизнь, была ничуть не счастливее ее самой; с ней так мало считались, что даже могли унизить в присутствии слуг, отослать в ее комнату, посадить на хлеб и воду. Только подумать, что они там едят жареного утенка и сыр, пироги и густые топленые сливки, а она в этой комнате на хлебе с водой! Лилит никогда бы такого не потерпела. Стало быть, не так уж это сладко быть дочерью дворянина. Она и сама не заметила, как у нее пропали все недобрые чувства к Аманде.

– Если бы кто-нибудь увидел, как ты это крадешь, – сказала Аманда, – тебя могли бы отправить к мировому судье.

Лилит беззаботно кивнула.

– Мой отец очень хороший человек, – продолжала Аманда. – Он такой добродетельный, что ему почти все кажутся порочными.

Лилит снова кивнула. Она повалилась на кровать Аманды и принялась разглядывать свои новые башмаки, которые ей нашла миссис Дерри.

– Пожалуйста, встань с моей постели, – сказала Аманда как можно строже.

Но Лилит только рассмеялась, и не думая подниматься. Тогда Аманда тоже нерешительно улыбнулась. Она поняла, что Лилит стала ее союзницей; она предлагала ей свою дружбу. Единственным условием при этом было то, что, когда они наедине, с ней следует обращаться как с ровней.

Прошел год с тех пор, как Лилит впервые попала в дом Леев. Она была не очень хорошей служанкой, всегда умудрявшейся куда-то исчезать, когда более всего нужна, и небрежно выполнявшей свои обязанности, что разрывало сердце миссис Дерри, как она выражалась. Миссис Дерри не один раз жаловалась на нее. «Мы должны смиренно нести свой крест», – ответила ей хозяйка; она, конечно, повторила слова хозяина. Это означало, что они должны терпеть эту маленькую негодницу. Одно миссис Дерри решила твердо – розог для негодницы она жалеть не будет; а розгой бывала ее сильная правая рука, от которой Лилит частенько летела через всю кухню.

«Она совершенно бессердечная, это дьявольское отродье», – говаривала миссис Дерри. А Лилит было безразлично. Она поднималась как ни в чем не бывало с побледневшим лицом, но с обычным своим вызывающим видом. Миссис Дерри знала, что у нее за спиной Лилит гримасничает, а никто не умел строить такие ужасные рожи, как Лилит Треморни.

Миссис Дерри пыхтела в своей кухне в бессильном гневе. Она считала, что у нее слабое сердце и что она вот-вот отдаст Богу душу. Она любила повторять: «Когда меня не станет, вы еще пожалеете». Ей всегда удавалось пугать так других, вызывая этими словами в воображении преследующий их огромный призрак поварихи, умершей из-за зловредности ее кухонных помощниц. Но на Лилит такие словеса не действовали.

Лилит была вполне довольна своей жизнью в золотой клетке; о хлебе насущном она думала мало, потому что пища, как деньги и удобства, теперь она это поняла, приобретают значение, когда их нет. Она была счастлива, потому что предпочитала свою жизнь жизни Аманды. Ведь золотоволосая дочь дворянина была в гораздо большей степени узницей, чем это может быть когда-нибудь с Лилит. Бедная маленькая узница! Ее отец, мать и гувернантка были ее тюремщиками; ей постоянно следовало помнить о том, что она – леди; она должна учиться по книгам; девочку часто отправляли в ее комнату на хлеб и воду, и ей приходилось полагаться на добрые услуги своей приятельницы и благодетельницы, девушки из кухни.

Благодаря Лилит жизнь Аманды стала разнообразнее. Лилит ее очаровала; она была вынуждена признать, что, кроме латинского, греческого и сложных процентов, существуют и другие знания; и Лилит обладала такими познаниями в лукавстве и ловкости.

Лилит подчеркивала, что у Аманды книжные знания; а она, Лилит, лучше представляет жизнь как она есть, и это более полезно.

Лилит приходила в комнату Аманды и за удовольствие полежать на ее кровати – на настоящем пуховике, так не похожем на постель самой Лилит, – рассказывала, бывало, о странном мире, о котором до ее прихода в дом Аманда знала совсем мало.

У Лилит была собственная философия. Она утверждала, что Аманде не стоит бояться наказания. Если Аманду запрут в ее комнате, Лилит найдет какой-нибудь способ прийти к ней; если они обрекут Аманду на хлеб и воду, она может быть уверена в том, что Лилит принесет ей что-нибудь вкусненькое из кладовой.

– Они никогда не заставят тебя голодать взаправду, – сказала Лилит. – Люди умирают от голода. Я видела таких. Маленьких детей из деревенских домишек... ноги, как птичьи лапки, а животы преогромные. Они едят траву, а это им вредно. Но тебя они до этого не доведут. Ты же их единственный ребенок, а дворяне ужасно ценят детей... даже девочек.

Аманда хотела услышать что-нибудь еще; ей хотелось знать о страданиях бедняков, о детях, евших траву и готовых подвергаться публичному избиению за одно или два яблока, украденных в чужом саду. Лилит самой пришлось испытать такой голод.

– Иногда погода стоит дурная, а в домах есть нечего, потому что лодки в море не могут выйти. Тогда и приходится довольствоваться одной соленой сардиной со дна бочки, а сардины на дне бочки сплошная соль. Мы с Уильямом работали на фермера Полгарда. Это... в полях... а солнце пекло... У меня спину так прихватило, думала, никогда не разогнусь. У Уильяма тоже. А внутри гложет... так бы и съела что угодно, и жизни за это что-то не жалко. Старая миссис Полгард – сущая свинья. «По одной картофелине на каждого, – бывало говорила она. – И ни единой больше. Знаю вас, хамов. Приходите к Полгардам жрать, а не работать». Так вот мы и сидели за столом в кухне... А до того должны были подавать еду старшим и садиться после того, как они выходили из-за стола. А старая миссис Полгард не давала нам рассиживаться там, чтобы мы не объелись. Нам приходилось торопиться есть и давиться пищей... пока она не начнет выкуривать нас опять в поле на работу.