Виктория Холт - Мой враг – королева

Уолтер очень гордился замком, и я постаралась выразить свой интерес к нему, поскольку он должен был стать моим домом.

В нем были две круглые башни – совершенно древние, сооруженные где-то около 1220 года. Более трехсот лет эти стены противостояли ветрам и дождям и готовы были стоять дольше. Стены были почти четырехметровой толщины, а бойницы сделаны таким образом, чтобы стрелы летели во врага горизонтально: это делало крепость почти неуязвимой. Во времена Вильгельма Завоевателя на этом месте стояло оборонительное сооружение, которое и было затем перестроено в замок Чартли.

– Он принадлежал графам Дерби, – рассказал мне Уолтер, – во время правления Генри VI перешел во владение Деверо, когда одна из дочерей Дерби вышла замуж за Уолтера Деверо, Графа Эссекса. С тех пор наша семья владеет им.

Я вполне согласилась с тем, что это благородное и достойное владение.

Первый год моего замужества был очень счастливым. Уолтер был преданным мужем, очень любил меня, и меня устраивало все, что было в замужестве. Временами я бывала при дворе, и королева приветливо принимала меня. Я полагала, что она весьма удовлетворена тем, что я замужем, поскольку, вероятно, поняла мою слабость к мужскому обществу. Она терпеть не могла, когда при ней уделяли внимание кому-то из женщин, и, вероятно, заметила те взгляды, которые дарили мне ее фавориты.

Уолтер не входил в число фаворитов: ему не хватало дерзости и галантности, которыми так восхищалась в мужчинах королева. Полагаю, он был чересчур внутренне честен, чтобы сыпать комплиментами, принятыми среди фаворитов, которые, будучи трезво обдуманными, выглядели вполне абсурдно. Он любил отечество и королеву, он служил им и отдал бы за них жизнь, но быть угодником он был неспособен.

Это означало, что мы бывали при дворе нечасто, однако, когда это случалось, она не забывала радушно приветствовать свою «дорогую кузину» и неизменно интересовалась моей замужней жизнью.

Как ни странно, в те первые годы своего замужества я ничего не имела против того, чтобы месяцами жить в провинции. Я полюбила свой дом, свои ежедневные занятия. Я раздавала задания слугам; зимою замок был сырой и насквозь промерзший, поэтому я приказывала развести огонь в каждом камине. Прислуга, по сочиненным мною правилам, должна была подниматься в шесть утра летом и в семь – зимой; постели должны были быть убраны и камины прочищены к восьми; огонь разведен ко времени пробуждения хозяев. Я заинтересовалась травами и цветами. Один из слуг, особенно прилежный к этому занятию, учил меня, как узнавать растения и составлять букеты. Я украсила цветами каждое помещение в замке. Часто я сидела и вышивала церковный палантин вместе со служанками. Теперь мне представляется почти невероятным, что я так искренне посвящала себя этой размеренной провинциальной жизни. Когда навестить нас приезжала моя семья, либо кто-то из знакомых по королевскому двору заезжал погостить, я ощущала особую гордость в том, чтобы продемонстрировать, сколь хорошая я хозяйка. Я гордилась фамильным венецианским стеклом, которое, наполненное отличным вином, сверкало и переливалось всеми цветами при свете свечей, заставляла прислугу до блеска натирать серебряную и оловянную посуду. Я завела в доме традицию давать пиры для приезжающих гостей, и мне нравилось видеть, как столы ломятся от мяса, птицы и рыбы, от разнообразнейших пирогов – некоторые блюда специально изобретались к приезду того или иного гостя. Мне хотелось, чтобы наш дом славился гостеприимством. Люди, знавшие меня, удивлялись: – Леттис стала лучшей из хозяек, – говорили про меня. Это была черта моего характера: а всегда желала быть лучшей, и все это казалось мне какой-то игрой. Я была Довольна и домом, и мужем, и я всецело отдавалась этой новой игре.

Я частенько прогуливалась по замку, воображая себе его прошлое. Я приказала регулярно выметать мусор, чтобы избавиться от затхлого запаха.

Мы с Уолтером вместе часто объезжали окрестности, а иногда прогуливались пешком. Я хорошо запомнила день, когда он показал мне коров в парке Чартли. Они были непохожи на тех, что паслись повсюду.

– Они особой, нашей стэффордской породы, – сказал Уолтер.

Они были песочно-белой окраски, и лишь на морде, ушах и копытах проступали пятна черного цвета.

– Можно надеяться, что ни одна из них не произведет на свет черного теленка, – сказал Уолтер и, видя мое недоумение, пояснил: – У нас есть фамильная легенда: рождение черного теленка означает предвестие смерти кого-то из членов семьи.

– Какая чепуха! – воскликнула я. – Как может теленок повлиять на нас?

– Это одна из фамильных тайн, которые всегда живут в таких семьях, как наша. Началось все со времен битвы при Бертон Бридж, когда был убит хозяин замка и замок перешел временно в другие руки.

– Но ведь он вернулся в вашу собственность.

– Да, но для нашей семьи то было трагическое время. Тогда и возникло поверье, что рождение черного теленка приносит несчастье клану Деверо.

– Тогда нужно сделать так, чтобы вообще не рождались телята.

– Каким образом?

– Избавиться от коров.

Он нежно засмеялся над моей наивностью:

– Моя милая Леттис, да ты хочешь померяться силами с судьбой? Думаю, наказание за это будет большим, чем рождение черного теленка.

Я поглядела на эти кроткие, большеглазые жующие существа и сказала:

– Пожалуйста, не нужно больше черных телят. Уолтер посмотрел на меня, рассмеялся еще больше, поцеловал и сказал, что он счастлив, что я вышла замуж за него после нескольких предложений с его стороны.

Для моего спокойствия так же, как и для беспокойства насчет черного теленка, имелись причины: я была беременна.

Дочь Пенелопа родилась спустя год после моего замужества. Я познала радость материнства, и, конечно, дочь казалась мне более красивым, умным и во всех отношениях несравнимым ребенком, чем все дети на свете. Я была совершенно довольна своим пребыванием в Чартли, и не в силах была расстаться с ребенком надолго. В то время Уолтеру казалось, что лучшей жены было и не найти. Бедный Уолтер: он всегда был несколько ограничен.

В то время, пока я ворковала с умилением над дочкой, я забеременела вновь. Но не могу сказать, чтобы я опять испытала ту же радость и тот же экстаз. Месяцы беременности казались томительными и скучными, и к тому же я никогда не могла увлекаться чем-либо слишком долго.

Пенелопа росла и выказывала определенный характер и уже не была тем милым, «сладким» ребенком, как прежде. Я начинала с возрастающей тоской подумывать о дворе и светской жизни.

Время от времени до нас доносились слухи: большая часть их касалась королевы и Роберта Дадли. Представляю, насколько обескуражен и раздражен был Роберт стойкими отказами королевы выйти за него замуж теперь, когда он был свободен. Но она была мудра. Иначе бы ей не избежать скандала. Если бы не ее отказ от замужества, на нее навсегда бы легла тень подозрения в убийстве Эми Дадли. Люди все еще говорили об этом случае – даже в глухой провинции, вроде Чартли. Некоторые заходили так далеко в своих намеках, что один закон существовал для простых смертных, а другой – для королевских фаворитов. Очень немногие не верили в Англии в виновность Роберта в смерти жены.