Лиз Карлайл - Леди и авантюрист

Кэтрин была сбита с толку.

– Господи, куда нам нужно спешить?

Однако старая итальянка и ухом не повела и продолжала говорить свое:

– Так вот, я не предполагаю ... – Она многозначительно подняла вилку и внимательно посмотрела Кэтрин прямо в глаза: – Я полагаю, новообратиться ты не согласишься?

Кэтрин ошеломленно посмотрела на нее.

– Прошу прощения, – с трудом выговорила она, – новообратиться? Вы имеете в виду переменить мою веру?

– Значит, нет? – Старуха пожала плечами и выставила ладони перед собой уже знакомым жестом. – Тем лучше! – беспечно проговорила она. – Я прошу от тебя слишком многого. Впрочем, как вы, англичане, любите говаривать, волков бояться – в лес не ходить, так вроде? – Она кивнула в сторону блюда с золотой каемкой, доверху заполненного едой. – Кушай, милочка, кушай! Силы тебе ох как еще пригодятся.

Вот в это Кэтрин уже начинала потихоньку верить. Только кусок ей в горло сейчас не лез. Престарелая синьора отсутствием аппетита явно не страдала и со смаком принялась уплетать то, что лежало у нее на тарелке.

– Так вот, – проговорила она, с видимым удовольствием прожевав и проглотив добрый кусок яичницы с ветчиной. – Нам нужен план. Это касается Макса, а он ... как по-вашему ostinato?

– Упрямый, – догадалась Кэтрин.

Старуха прокудахтала еще раз и дружески ткнула вилкой в сторону Кэтрин.

– Молодец, милочка! Мы друг друга понимаем с полуслова. Теперь о плане.

Кэтрин посмотрела на нее в крайнем раздражении.

– Простите, мэм, но что за план мы составляем? Признаюсь, я уже совсем запуталась ...

Синьора Кастелли посмотрела на нее как на несмышленое дитя.

– Помолвка, милочка! Помолвка! – Она назидательно выгнула левую бровь и наставила узловатый палец на живот Кэтрин: – Я же вижу. И я знаю. А Максимилиан ... Нельзя терять время.

– О Боже! – Кэтрин, изумленно уставясь на синьору, попыталась вздохнуть, и тут до нее начал доходить смысл услышанного. – Господи!

Она торопливо схватила стоявшую перед ней чашку с кофе и жадно его выпила. Глаза у нее буквально полезли на лоб, и ей потребовался весь ее светский такт, чтобы удержаться и не выплюнуть омерзительно-горькое варево прямо на скатерть.

Синьора сочувственно сморщила нос.

– Ох уж этот кофе эспрессо! – извиняющимся тоном проговорила она. – Извините! Надо было вас предупредить. Теперь об оглашении в церкви. Проблем не будет! Муж моей Жозефины – прости Господи, протестант. – Синьора замолчала и истово перекрестилась.

Кэтрин вскочила с кресла, ее голубая шаль соскользнула с плеч на пол, но она этого не заметила, потому что голова у нее шла кругом от злости и смущения. Старуха спятила прямо у нее на глазах!

– Э-э-э ... извините, – залепетала она, медленно отступая спиной к дверям, – мне нужно идти. Встреча, понимаете ли.

Синьора Кастелли с неприкрытым презрением выпятила нижнюю губу.

– Как так, милочка? – бросила она в спину уже взявшейся за ручки дверей Кэтрин. – Сын моей Жозефины теперь тебе не подходит, а? Слишком высокородная и утонченная английская леди, так что ли?

Таких слов синьоры Кастелли Кэтрин стерпеть не могла. Хватит с нее заносчивых и высокомерных итальянцев! Она остановилась и стремительно повернулась лицом к хозяйке дома.

– Да как вы смеете! – возмутилась она. – Вы не правы и ничего не знаете! Я просто не ...

– Ба! – бесцеремонно оборвала ее старуха и хлопнула ладонями по столу. – Ты просто трусиха, вот и все! И не годишься, чтобы вынашивать моих внуков!

От ярости у Кэтрин перехватило дыхание. Она подлетела к старухе и ткнула пальцем чуть ли ей не в лицо.

– Давайте выясним раз и навсегда, синьора Кастелли! – сквозь зубы процедила она. – Я не собираюсь вынашивать ничьих детей ...

– Вот как? – перебила ее, слегка приподнимая брови, синьора.

– И уж тем более детей мужчины, у которого характер лающего пса!

– Вот как, – медленно проговорила синьора. Презрительное выражение тут же улетучилось с ее лица и уступило место бесконечной усталости. Старуха обессиленно откинулась на спинку кресла. – Теперь я понимаю, как все обстоит на самом деле, милочка. Максимилиан кипит от злости и смятения. И он умудрился тебя рассердить. Наверное, оскорбил тебя.

– И не один раз, – коротко ответила Кэтрин.

Старуха со вздохом указала Кэтрин на кресло.

– Присаживайся, милочка, ради Бога, присаживайся. Я слишком стара, чтобы устраивать на тебя охоту.

Ее неожиданная уступчивость тронула в душе Кэтрин какую-то струнку.

– Вы уверены? – проворчала она, медленно опускаясь в кресло.

По лицу старухи промелькнуло выражение раскаяния.

– Ради Бога, милочка, у меня и зубов-то нет, чтобы вцепиться в тебя. Теперь ты должна мне рассказать, что произошло между тобой и Максимилианом со времени нашей последней встречи.

Кэтрин приподняла озадаченно брови.

– Да ничего не произошло, – настороженно пробормотала она, – я его неделями не видела.

Старуха особо и не удивилась.

– Неужели? – только и переспросила она. Но, милочка, я вот чего не понимаю. За те двадцать лет, что Максимилиан снимает квартиру, он никогда не приводил туда женщину. Ну, иногда проституток. Но только чтобы накормить или дать им принять ванну.

– Ха! – саркастически бросила Кэтрин. – Да он у вас прямо ангел во плоти.

Старуха едва заметно усмехнулась.

– Нет, моя дорогая, вовсе нет. Просто он частенько бывает безрассуден и слушает свое сердце, а не голову.

– Вы считаете, что это плохо?

Синьора прищурилась.

– Как правило – да. У Макса отец был таким же и заплатил за это ужасную цену.

При ее словах Кэтрин вся обратилась в слух.

– Мужчина на портрете в вашей столовой, перебила она, – он действительно его отец? Виконт де Венденхайм?

– Де Венденхайм-Селеста, – подтвердила она, произнеся имя с безупречным французским прононсом. – Арман де Роуэн. Муж моей Жозефины. Боже, о чем я тогда только думала? Выдать ее замуж за такого, как он!

Значит, Макс – законнорожденный ребенок, подумала Кэтрин. Она подозревала что-то в таком роде, вернее, немного другое.

– Она не хотела за него выходить?

Синьора удивленно на нее посмотрела.

– Конечно, хотела! Они женились по любви! В том-то и беда.

– Боюсь, я не очень поняла.

– Он был витающим в облаках демократом, и это в стране, запихнутой между драчливой Францией и имперской Германией! Лучше уж оказаться засунутым в бочонок с порохом, чем ввязываться в ту политику, которой он занимался. Свобода! Равенство! Братство! – по-французски с горечью в голосе проговорила синьора, и вновь ее произношение оказалось выше всяких похвал.

У Кэтрин от ужаса глаза округлились.

– Господи сохрани, он что, был революционером?

Старуха зажмурила глаза и медленно покачала головой.