Филиппа Карр - Мы встретимся вновь

– Очень интересно. И удивительно.

– Мне они очень нравятся. Вначале они были для меня просто незнакомыми людьми, но я видела их каждый день, гораздо чаще, чем своих близких друзей. В таких условиях можно хорошо познать людей.

– Забавная эта Флоретт, – сказала я. – Бедная девушка, как далеко заведут ее мечты. А Пегги… невольно становится жаль ее. У нее была тяжелая жизнь, но она не пала духом. Что касается Мэриан, то она загадочна.

– О, бедняжка Мэриан. Он видела лучшие дни. Мне всегда жаль таких людей. Они так много скорбят о прошлом, что не могут радоваться настоящему. Только бы она перестала волноваться, что мы не видим разницу между ней и другими. Такие не любят меняться… да и никто не любит.

– Спасибо, Мэри, мы очень интересно провели время.

– Рада, что тебе понравился пирог.

– Необыкновенно понравился… но больше понравилось общество.

Когда мы вернулись в Кэддингтон, мама захотела услышать подробный отчет о поездке.

– Не сомневаюсь, что каникулы благотворно подействовали на тебя, – подытожила она мой рассказ.

Мы с Дорабеллой помогали маме в Красном Кресте, но работа в доме для выздоравливающих отличалась от этой.

Мне захотелось вернуться обратно.

Когда я предложила это Дорабелле, та воспротивилась. Миссис Кантер и миссис Парделл вполне заменяли нас. Она не хотела возвращаться, но мы не могли оставаться без дела. Тем более, что Дорабелле нужно было работать, ведь за ребенком ухаживала нянюшка Крэбтри. Более того, капитан Брент предложил ей работу в одном из учреждений, связанных с его службой. Работать надо было не весь день, да и само дело не очень ответственное, Дорабелла должна была уехать в Лондон, хотя по выходным могла приезжать в Кэддингтон.

– Ну, а как Виолетта? – спросила мама.

– Возможно, Мэри Грейс предложит что-нибудь, – ответила я. – Ведь ее обязанности и заключаются в том, чтобы искать работу для других.

И я поняла, что тоже не хотела возвращаться в Корнуолл. Правы были те, кто говорил, что мне лучше уехать оттуда. Я могла остаться в Кэддингтоне и помогать матери, но я чувствовала, что мне надо делать что-то более важное.

Мы все находились в подвешенном состоянии, когда к нам на пару дней приехала Мэри Грейс. Мы поговорили с ней, и она сказала, что попробует устроить меня в свое министерство.

– В нашем отделе не хватает людей, – добавила она.

Я представила, как, сидя за столом вместе с этими женщинами, заполняю бумаги. Как иду с ними в кафе, ем «домашний пирог», пью кофе… И моя дорогая Мэри Грейс тоже будет там. Эта картина доставила мне удовольствие.

Перед Новым годом я была принята в министерство и проводила свободное время в Лондоне с Гретхен или у родителей в Кэддингтоне.

Дорабелла получила работу в Лондоне, что ее очень обрадовало. Большинство выходных дней мы проводили в Кэддингтоне, где основное внимание уделяли Тристану. Все сложилось удачно, и Дорабелла была счастлива.

Я виделась с Ричардом Доррингтоном довольно часто – когда ему давали отпуск, – и, признаюсь, эти встречи доставляли мне удовольствие. Кажется, он решил сохранить чисто дружеские отношения. Он вел себя совсем не так, как тогда, когда ухаживал за мной, надеясь жениться. Он всегда оставался в границах, никогда не вспоминал прошлое, не предлагал возобновить наши прежние отношения, и это меня устраивало.

Когда мы вступили в 1944 год, в воздухе витала надежда скорой победы. Германия терпела поражение на русском фронте, немцы столкнулись там с большими трудностями. Впервые стало ясно, что, сделав ставку на силу, Гитлер потерпит поражение.

Вторжение в Британию становилось нереальным. Хотя продолжались воздушные налеты и некоторые из наших городов были разрушены, но надежда пронизала все. Американцы стали нашими союзниками, и мы больше не были одни.

В министерстве меня тепло приветствовали подруги Мэри Грейс, которых я видела несколько раз до этого и обедала с ними. Мы сидели в комнате, где окна занимали две стены и было очень светло, хотя и опасно, если бомба упадет где-то рядом. За столом должны были работать шесть человек, а нас было пятеро, поэтому оставалось еще место для бумаг.

В центре комнаты находился стол мистера Бантера, «Билли», который руководил нашей деятельностью.

Работа была несложной, я освоилась буквально в считанные дни и быстро вошла в ритм здешней жизни, деля горе и радость с остальными. У Мэриан Оуэн был, оказывается, как она говорила, единственный порок: она играла на скачках.

– Шиллинг или два там, здесь… ну, чтобы жизнь не была так тосклива. Глядишь, иногда и выиграешь.

И когда такое случалось, нас всех приглашали в кафе «Рояль» или другое подобное заведение, где мы много шутили по поводу «ипподромных миллионеров». К сожалению, такие выигрыши были редки, но это делало их более ценными.

Флоретт принесла альбом с вырезками. Это были снимки актрис и описания их пути к славе. На первой странице была наклеена вырезка из газеты, в которой говорилось, что мисс Флоретт Филдс завоевала первое место на конкурсе певцов в мюзик-холле «Империя», и что огромное впечатление на публику произвело исполнение ею песен «Белые скалы Дувра» и «Когда кончился бал», и что ей присужден приз в пять фунтов. В конце заметки была написано: «Удачи тебе, Флоретт».

Мы восхищенно просмотрели альбом, и я сказала ей, чтобы она не наклеивала вырезки из газет о других артистках, а оставила бы место для заметок о себе самой.

Ей было очень приятно услышать это, и она признала, что альбом всегда рядом с ее постелью. А вдруг бомбардировка?

Думаю, что вырезка из газеты о победе на конкурсе была самой ценной вещью для Флоретт.

И мы никогда не переставали смеяться, когда Пегги, чем-то обиженная, вдруг восклицала: «Ох, да хоть бы кто-нибудь взял меня в качестве щенка!»

Да, в то время нас радовали самые малые вещи.

Был март. Я уже два месяца работала в министерстве. Мама говорила, что это было лучшее, что я могла сделать, и Дорабелла соглашалась с ней.

Мне приносили радость часы работы, ведь меня окружали такие замечательные люди. Например, Мэри Грейс восхищала всех своим умением рисовать. И случись что-то, она тут же изображала это на бумаге, притом все узнавали себя в ее карикатурах. Однажды один из рисунков попал в руки Билли Бантера, и как он ни старался сохранить невозмутимость, все равно на лице его появилась улыбка, и с тех пор он обращался к Мэри Грейс не иначе как «наша художница».

Довольно часто звучали сигналы воздушной тревоги – как только вражеские самолеты начинали пересекать пролив. В такие моменты нам было положено покинуть комнату и спуститься в подвал. Но зачастую самолеты не долетали до Лондона, поэтому был введен сигнал «угроза», который обозначал, что самолеты почти над нами. Вот тут-то мы и должны были быстро бежать в убежище.