Кимберли Кейтс - Утренняя песня

Ханна прижалась к нему, ощущая его силу и доброту.

– Ты... ты и правда так думаешь? Как же я мучилась, ведь я ненавидела его, Остен, когда Лиззи в ту ночь плакала. Я желала... лишь на мгновение, я желала...

– Ты не желала отцу смерти, Ханна. Разве твоя мать тебе этого не говорила?

– Мама об этом так и не узнала. Моя мать не такая, как твоя, Остен. Она... она делает все, что может. Она по-своему любит нас. Но она никогда не была сильной. После смерти отца она почти не выходила из спальни.

– И все заботы легли на тебя, да?

– А на кого же еще? Мы все потеряли. Пришлось переехать в домик, на который с трудом удалось наскрести денег.

– Сколько тебе тогда было?

– Десять.

– Господи, как же ты выжила?

– Сама не знаю. Со временем одна из моих сестер вышла замуж за богатого англичанина. Ее... муж... – Едва она выговорила это слово, как ощутила вкус желчи. – Он согласился помогать ее бедным родственникам. В то время это казалось единственной возможностью держаться на плаву и содержать дом, но я предпочла бы умереть с голоду.

Остен прижался губами к ее волосам, и ей захотелось, чтобы ничего не менялось, – хотелось чувствовать себя в безопасности, окруженной заботой, вечно оставаться в его объятиях.

– Ты забудешь о своих страхах, – пообещал он. – Я позабочусь о тебе, Ханна, клянусь.

Она понимала, что это невозможно, но сознание того, что нашелся человек, который предложил ей кров, придавало ей силы двигаться дальше. Увы, она ничего не может дать ему взамен. Ханна закрыла глаза, вспоминая стопку нераспечатанных писем, вспомнила, как читала Остену эти письма. В тот день она считала его бессердечным и холодным. Но теперь поняла, что ошиблась.

– Остен, пожалуйста. Прошу тебя лишь об одном. В конце концов я потеряла их всех, всю семью. Не могу объяснить, каким образом. Но я страдаю без них, тоскую.

– Ханна...

Она приложила пальцы к его губам и заставила замолчать.

– Нет, позволь мне договорить. Пожалуйста. Ты первый, кому я рассказала правду об отце, я слишком поздно поняла, как сильно его любила. Слишком поздно, чтобы просить прощения. Но ты еще успеешь это сделать.

Она почувствовала, как он замер, схватила руки Остена и крепко сжала.

– Я читала письма твоей матери и сестер. Знаю, что происходит в твоем сердце, знаю, как сильно ты по ним скучаешь, хотя и скрываешь свои чувства. На этом празднике все вертится вокруг семьи. Думаю, это потому, что ты потерял собственную семью. Умоляю, помирись с родными.

– Это невозможно, Ханна, – с болью в голосе произнес он.

– Почему? Расскажи! Я же доверилась тебе!

«Пока не поздно. Пока мне не пришлось оставить тебя одного в этом великолепном доме, одного с письмами, которые ты никогда не распечатываешь, и музыкой, терзающей твою душу».

– Мой отец хотел забыть о моем существовании. И я предоставил ему такую возможность, что справедливо.

Неужели отец, который учил Остена плавать в далеком озере в Италии, который покинул родную страну ради сына, настолько бездушен? Нет. Она видела это по выражению лица Остена, на котором отразилась печаль, стоило ему вспомнить семью.

– Я не верю.

– Но это так, он отдал меня деду. И видит Бог, не одобрял методов его воспитания. Но сделать ничего не мог. Когда мы встречались, он пытался предостеречь меня, говорил, что однажды я попаду в такую беду, из которой меня не сможет вызволить даже дед. Отец был прав.

– Что же произошло?

– Я привез моего ближайшего друга домой из Итона на каникулы. Его звали Чарлз Эдвин Уоллис. Мы звали его Чаффи. Он был полный, с взъерошенными волосами, один глаз немного косил. Я подтрунивал над ним, но избил бы любого, кто посмел бы обидеть его.

Ханне не стоило особого труда представить себе, как Остен защищает кого-то, кто слабее его. Скрывает собственную доброту за притворными издевками над мальчиком, которого в действительности защищает. И Чаффи Уоллис это хорошо понимал, так же как Ханна.

– Я старался изо всех сил произвести на Чаффи впечатление, затевал рискованные игры. Лучшая яблоня в графстве росла в центре пастбища. Нам не разрешали туда ходить. Но я решил во что бы то ни стало сорвать с нее яблоко. Чаффи не был в восторге от моей затеи.

Ханна видела, каких усилий стоит Остену рассказывать об этом, и крепко сжимала его руку.

– Как обычно, я обогнал Чаффи. У него были такие короткие ноги, что он не мог быстро бегать. Я перемахнул через изгородь и почти добежал до дерева, когда услышал крик Чаффи. У фермера был бык, злой как черт, по прозвищу Чокнутый. Он наводил страх даже на самых отчаянных мальчишек в окрестностях Остен-Парка.

– Бык?

– Я увидел его краем глаза. Он настиг меня на полпути между деревом и изгородью.

– Господи, Остен!

– Дело было безнадежным, но я ринулся к изгороди, зная, что бык гонится за мной, слыша его топот, но неожиданно он сменил направление, и я увидел, что Чаффи машет плащом, изо всех сил пытаясь отвлечь быка от меня.

Она ласково провела рукой по его лицу.

– Я кричал Чаффи, чтобы он вышел за ограду и бежал, но Чаффи запаниковал, споткнулся, и бык…

Остен замолчал. Ханна почувствовала, что он все еще страдает.

– Чаффи умер в Остен-Парке раньше, чем его родители успели приехать из Суссекса. До сих пор помню, как он звал отца.

– Это была ошибка, Остен. Роковая ошибка. Любящий отец простил бы сына.

– Отец решил, что я повел себя, как всегда, безрассудно, зная, что бык там. Но я не знал .

– Почему же ты ему об этом не сказал?

Остен отвернулся.

– Я не мог. Сейчас это уже не имеет значения. Были у нас с ним и другие стычки, прежде чем я покинул Остен-Парк навсегда. Он все больше и больше разочаровывался во мне, часто не имея на то никаких оснований.

– Так сделай шаг ему навстречу. Постарайся изменить ситуацию.

Он устремил на нее глаза, полные слез.

– Сделай это сейчас. Не медли. Чтобы потом не раскаиваться.

– Пожалуй, я наберусь смелости, но ты должна мне помочь. Моя сестра скоро выходит замуж. Если бы вы с Пипом поехали со мной...

Ей представляется случай залечить старые раны Остена, дать ему возможность помириться с семьей. И все же придется ответить на его просьбу отказом.

– Нет. Я... я не могу... Мы с Пипом им совершенно чужие. Подумай об этом, Остен.

– Я уже подумал. Но я не хочу, чтобы между нами были какие-то тайны. Мне нужно тебе кое-что рассказать...

Ханне стало не по себе при мысли, что завтра она покинет этого мужчину, причинив ему боль. Какие бы тайны он ни раскрыл ей, она не может остаться.

– Не надо, – выдохнула она.

– Мистер Данте! – донесся из сада голос.

Они отскочили друг от друга. Ханна торопливо вытерла слезы.

– Я здесь, – ответил Остен, поднявшись со скамейки и загораживая собой Ханну.