Хизер Кэлмен - Завтрашние мечты

Испугавшись, он приподнялся повыше и позвал Пенелопу, но тут же рухнул на кровать, сжимая руками закружившуюся голову.

— Я здесь, — услышал он ее голос. Сквозь мелькавшие перед глазами круги ему удалось заметить ее. Она придвинула к огню старое кресло и теперь сидела в нем вместе с ребенком. Сет облегченно вздохнул.

Когда головокружение уменьшилось и стало терпимым, он неуверенно встал на ноги и медленно двинулся к ней.

— Как он? — спросил Сет хриплым после сна голосом.

— Намного лучше. Температура упала.

Опустившись на колени возле кресла, он посмотрел на своего сына. Тот неподвижно лежал на руках у Пенелопы, завернутый в голубую шаль, с пристроившимся рядом плюшевым кроликом. Его ротик слегка приоткрылся, а голова прижалась к груди Пенелопы. Нежно, чтобы не потревожить, Сет прикоснулся к его щеке. Он был холодный.

Очень холодный. Ужас охватил Сета, и он быстро прижал пальцы к шейке ребенка. Несколько бесконечных секунд он пытался найти пульс. Ничего. Сет торопливо снял шаль с груди ребенка.

— Сет, ты разбудишь его, — запротестовала Пенелопа.

Совершенно не слыша ее слов, он прижал ухо к груди Томми, молясь, пытаясь уловить хоть тихий стук. Но его молитвы, что случалось слишком часто, не были услышаны.

— Сет?

Он медленно поднял голову, встретив безжизненный взгляд Пенелопы.

— Наш сын умер.

Сет с беспомощным отчаянием смотрел, как Пенелопа завернула ребенка в шаль и стала качать. Хриплым монотонным голосом, совсем не похожим на ее обычное мелодичное сопрано, она начала петь:

— Баю-бай, мой милый мальчик, пусть сладкий сон…

— Милая, — вмешался Сет.

— …окутает тебя. Баю-бай, спи спокойно всю ночь, и…

— Пожалуйста, родная, послушай меня, — просил он. Поднявшись и сжав ее плечи, Сет попытался остановить ее.

Ее голос сделался еще громче:

— …Ты мое ласковое утреннее солнышко. Закрывай глазки, мой милый зайчик. И…

Охваченный горем и чувством вины, Сет не выдержал.

— Он умер! — закричал он, схватив ее за подбородок и заставив посмотреть себе в глаза в отчаянной попытке быть услышанным. Ее глаза были абсолютно пустыми. — Наш сын умер, — повторил он гораздо тише.

— Слушай мою «Песню снов»! — Она почти прокричала эти слова: — Я желаю тебе счастья и радости. И… — Ее голос пресекся.

Сет медленно опустился перед ней на колени, его руки скользнули по плечам Пенелопы, сжали ее пальцы.

— Мне очень жаль, родная… очень жаль, — прошептал он, пытаясь пробудить мысли в ее взгляде. Но она смотрела на него невидящими, немигающими глазами. — Ты посмотри на меня, любимая, пожалуйста, — умолял он. — Ты…

— Это моя вина, — перебила она с неестественным спокойствием.

— Нет! Не стоит себя винить. Ты делала все…

Но она не слушала его.

— Это Бог наказал меня за то, что я не хотела своего ребенка.

— Конечно, ты хотела его! Ты любила его! Это все видели! — страстно опроверг Сет.

Она взглянула на него как на незнакомца, которого никогда не встречала прежде.

— Сначала я не хотела его. Я ужасно проклинала его, когда носила. Я обвиняла его в том, что он разрушил мою жизнь.

Пенелопа наклонила голову набок и посмотрела на Сета, всем своим видом напоминая ему воробья, который выпрашивает крошки.

— Иногда, когда я читала об успехе другой певицы, исполнявшей партию, которая должна быть моей, я действительно ненавидела его.

— Не надо… пожалуйста, — умолял Сет, каждое ее слово разрывало ему сердце.

Но она не могла остановиться.

— Я думала обо всем, что потеряла… аплодисменты, восторженные поклонники, вечера в мою честь, и я молила Бога забрать его из меня, чтобы снова вернулась прежняя жизнь. — Слезы покатились по ее щекам. — Я даже не могла представить, как буду обожать его… что мой дорогой Томми будет значить для меня. Бог наказал меня, заставив полюбить его.

— Нет. — Сет покачал головой, что-то замерло у него в душе. — Любовь — это дар, а не наказание.

Она кивнула, ее бесстрастное лицо сделалось мокрым от слез.

— Любовь… да, это дар. Но подарить, зажечь эту любовь, чтобы потом отобрать ее, — это самое жестокое наказание, — Она уставилась на безжизненное детское тельце. — Мой бедненький. Ну, ну, тише, — запела она, поглаживая его по спинке и успокаивая, словно он был живой и плакал.

Ужасно было все это видеть и слышать, невозможно вынести такое горе. Чувствуя, что он тоже потеряет рассудок от горя, как и Пенелопа, если это будет продолжаться, Сет осторожно попытался взять у нее ребенка. Она крепче прижала его к себе, свирепо взглянула на Сета, словно волчица, защищающая от охотника своего детеныша.

— Пожалуйста, любимая, — тихо попросил он. — Позволь мне подержать моего сына. Она упрямо покачала головой.

— Нет. Он только что уснул.

Рыдание рвалось из груди Сета, но он сдержался, стараясь убедить ее:

— Я не разбужу его, я обещаю. Я только хочу завернуть его во что-нибудь теплое, чтобы можно было отвезти его в город и показать доктору.

Пенелопа крепче прижала ребенка к груди, ее лицо так исказилось от огромной скорби, что Сет удивился, неужели можно выжить после такой боли.

— Снег, — выглянув в окно, прошептала она, в ее голосе звучала невыразимая безысходность. — Я обещала Томми привезти его домой до первого снега.

Она снова посмотрела на неподвижный сверток в своих руках.

— Прости меня, дорогой, — тихо произнесла она. — Прости, мне не удалось спасти тебя. — Я… — Она качнулась вперед, продолжая прижимать Томми к груди. Сет успел подхватить ее и крепко обнял.

Он сидел довольно долго и держал на коленях Пенелопу вместе с сыном, покачивая их и безмолвно проливая слезы. Когда его слезы иссякли, он поцеловал Пенелопу в висок и прошептал:

— Милая…

Она даже не шевельнулась. Сет повернулся, чтобы заглянуть ей в лицо. Ее глаза уставились в одну точку, словно в трансе.

— Пенелопа? — Он легонько потряс ее. Никакой реакции. Снова и снова Сет продолжал звать ее, то уговаривая, то требуя, то умоляя ответить. Все было напрасно.

Замолчав, Сет посмотрел на ее бледное, отрешенное лицо, и его охватила паника. Она еще дышала, но казалась такой же мертвой, как и его сын.

— Нет! — яростно воспротивился он. Он не мог потерять женщину, которую любил. Он уже был бессилен помочь своему сыну, но ей он должен помочь, он не позволит ей уйти.

Когда он в раздумье смотрел на ее оцепеневшее лицо, из уголка ее глаза скатилась одинокая слеза. Ему показалось, что горе сковало ее изнутри, а эта слеза была немой мольбой о помощи.

«Как мне помочь ей?» Ему хотелось просто кричать. Может, обратиться к доктору? Нет. Он понимал, что здесь бесполезны усилия даже миллиона докторов. Никакая медицина не способна излечить такое горе. Ему нужно было отыскать того, кто очень любил ребенка и потерял его. Кто перенес огромное горе и страдал так же, как сейчас страдала Пенелопа, кто мог бы подсказать ему, как ей помочь. Ему нужна…