Марша Кэнхем - Меч и роза

– О Алаздэр [1]! – выдохнула она.

С нетерпеливым возгласом он подался вперед, вонзился в нее с такой силой, что сквозь ее стиснутые зубы прорвался резкий вскрик. Задрожав, она приоткрыла рот и смежила веки. Все ее тело охватило пламя безумного экстаза, и когда он задвигался в ней, ей оставалось только вцепиться в упругую плоть его ягодиц и молиться о том, чтобы не лишиться чувств. Превратившись в единый комок нервов, она протяжно застонала, принимая учащающиеся удары, погружаясь в волны нестерпимого, пронизывающего блаженства. Она мотала головой из стороны в сторону, разметав облако рыжих волос. Губы шевелились, но не издавали ни звука, ладони скользили по его лоснящемуся от пота телу, она изо всех сил прижимала его к себе, старалась взять у него все возможное и не замечала, что скользит по мокрой траве.

Со стоном бездумного наслаждения он подался вперед всем великолепным торсом, уже давно прекратив борьбу с собственной совестью. Из горла вырвался невнятный, дикий крик, Лорен под ним содрогнулась. Ее спазмы были настолько сильны, а его потребность излиться так велика, что он забыл обо всем и спохватился, только когда почувствовал, что семя толчками вырывается наружу. Это продолжалось целую вечность.

Наконец, когда жар утих, он рухнул в ее раскрытые объятия, задыхаясь и обливаясь потом. На ее ресницах сверкали слезы радости и ликования.

– Я знала, что ты придешь ко мне, Алаздэр. Я давно знала.

Этот день начался задолго до восхода солнца, еще до того, как сияние звезд померкло, а землю лениво заволок туман. Горцы встали лагерем в поле возле деревушки Даддингтон, к востоку от Эдинбурга. Менее чем в четырех милях от них, у приморского города Престонпанса, генерал Джон Коуп и его подчиненные наслаждались освежающим отдыхом, вдоволь нашутившись по поводу следов армии мятежников, увиденных в тот день.

Коуп удачно выбрал место для лагеря. За спиной у него плескалось море, с обоих флангов раскинулись широкие равнины, пригодные для расположения артиллерии, которая покамест хранила зловещее молчание. Непроходимые болота исключали всякую возможность лобового нападения. В тот день мятежники, проверив крепость обороны Коупа, с первым же лучом света попытались напасть на него с левого фланга, но увидели угрожающие жерла пушек. Им пришлось перестраиваться, чтобы предпринять попытку наступления справа, но этот маневр занял целых три часа, а Коуп развернул орудия за считанные минуты.

Принц Чарльз мудро отозвал свои войска в Даддингтон, где провел краткий военный совет с командованием.

– Джентльмены, – громко начал он, заглушая голоса нескольких спорщиков, обсуждавших события минувшего дня, – должен же быть какой-то способ выманить генерала Коупа с этой равнины!

– Коуп – опытный военный, – заметил лорд Джордж Меррей, полевой командующий армией принца. – Он знает все преимущества своей дислокации и потому будет торчать на равнине сколько пожелает. Ему незачем рваться в бой, из Лондона его не торопят – совсем напротив. Чем дольше он пробудет на равнине, тем прочнее станет его положение. Вдобавок его солдаты обретут уверенность, а это немаловажно – ведь его армия составлена преимущественно из новобранцев, ни разу не участвовавших в сражениях.

Лорд Джордж Меррей был рослым, видным мужчиной лет пятидесяти, прирожденным военным. Он присоединился к армии принца в Перте и, подобно многим, поставил на карту все сразу, но был готов лишиться всех благ ради короля и отечества. Однако он не ожидал, что причинами поражения станут неопытность или излишний пыл, и был раздосадован, обнаружив, что именно эти качества проявляет принц. Совсем молодой Чарльз поначалу готовился прислушиваться к советам опытных воинов и следовать им. Но, очутившись на шотландской земле, во главе армии неистовых горцев, Чарльз не совладал с искушением. Ни о чем он не мечтал так, как о минуте, когда ринется в бой, восседая на белом жеребце и ведя за собой горцев к победе и славе. Чарльз испытал потрясение, услышав настоятельное требование вождей кланов назначить командующего, дабы разум одержал верх над рвением.

Лорд Джордж Меррей служил в армии со времен правления королевы Анны. Несмотря на то что он почти не принимал участия в злополучном восстании 1715 года, вожди кланов безгранично доверяли ему, считая своим, к тому же он неоднократно подтверждал свою репутацию блестящего тактика и ловкого стратега. И принц, чтобы польстить вождям, назначил командующим армией лорда Джорджа, а генерал-лейтенантом – лорда Джона Драммонда, бывшего герцога Пертского. Драммонд открыто признавался, что ему недостает опыта, и объяснял свое назначение скорее политическими, нежели тактическими причинами. Но лорд Джордж серьезно взялся за работу и, будучи прямолинейным и грубоватым человеком, не упускал случая дать нагоняй провинившимся, пусть даже королевской крови. Порой он разговаривал с принцем, как с малым ребенком, втолковывая, почему следует отказаться от лобовой атаки или почему столкновения с артиллерией особенно опасны.

– Коуп знает, что нам рано или поздно придется втянуть его в битву, – ровным голосом объяснял лорд Джордж, не обращая внимания на недовольно поджатые губы принца. – И тогда его пушки перемолотят нас прежде, чем мы успеем преодолеть эту широкую, плоскую равнину.

– Надежды, которые вы возлагаете на наших доблестных воинов, внушают воодушевление, – послышался ехидный гнусавый голос Уильяма О'Салливана – ирландца, одного из друзей и советников принца. Убежденный, что командование армией следовало бы доверить ему, О'Салливан не упускал случая возразить лорду Джорджу или поддеть его. Он неустанно напоминал принцу, что брат лорда Джорджа – видный член партии вигов, а сам лорд Джордж вращается в правительственных кругах и занимает в армии Ганновера высокий пост. Порой Уильям даже отваживался намекнуть, что лорд Джордж встал на сторону принца лишь для того, чтобы в решающий момент предать его. – При виде вашей непоколебимой веры в наши силы, – продолжал он дерзко, – у меня перехватывает дух.

– Да, я искренне верю в смелость и доблесть наших шотландцев, – отозвался лорд Джордж, – именно поэтому я так высоко ценю их жизнь.

– Сражения испокон веков вспыхивали на равнинах, – гнул свое ирландец. – Не понимаю, в чем вы видите затруднение.

– Затруднение состоит в том, сэр, что у нас нет опытных солдат и снаряжения, необходимого для ведения военных действий против настоящей армии. Да, противники издавна сражались на открытых равнинах – но противники, равные по силе, соблюдающие военный кодекс. Бой начинался пушечными залпами, затем в него вступали неустрашимые кавалеристы, потом атаковала пехота отрядами по пять шеренг. Вы когда-нибудь сталкивались с плотным мушкетным огнем? При этом живая стена движется вперед медленно, но неуклонно, передняя шеренга ведет стрельбу, затем отступает, чтобы перезарядить мушкеты, а в это время ее место по очереди занимают остальные четыре шеренги. А у нас нет ни артиллерии, ни многочисленной кавалерии, ни людей, умеющих стрелять из мушкета и имеющих огнестрельное оружие. Наши солдаты – пастухи и шорники, многие из них вооружены только ножом, косой или ржавым боевым топором, который последние тридцать лет пролежал в земле. Все оружие, которое у них есть, досталось им от убитых – вождей, лэрдов, защитников кланов, которые по закону чести и по обычаю выступают в первых рядах, гордясь своей смелостью и не желая знать о том, что огнестрельное оружие гораздо опаснее кинжала или короткого меча. Но на этот раз вождям, лэрдам и воинам придется пересечь открытую равнину под огнем пушек, на виду у метких стрелков, и, если Господь не дарует им крылья, они вряд ли останутся в живых! Впрочем, пастухи и шорники попытаются отомстить за смерть вождей кланов, но на многое ли они способны? Даже если они уцелеют под градом пуль, ради чего им сражаться, если их вожди мертвы?