Эви Данмор - Мой любимый негодяй

– Не забудь отделку тесьмой, это повысит стоимость, – выкрикнула Люси последнее напутствие и, взглянув на карманные часы, унеслась, оставив его в компании своей пустой чашки.

Тристан допил кофе, криво усмехаясь и делая вид, что ему все равно, однако отсутствие Люси в сочетании с пустотой зала было осязаемым. Окружающий мир опять пришел в движение; уличный шум постепенно нарастал, а Тристан начал замечать внутреннее убранство кофейни. Его разум, обычно многозадачный и умеющий обдумывать несколько проблем одновременно, становился все более холодным по мере того, как обстановка вокруг накалялась; поэтому он был хорошим солдатом, когда это требовалось, и поэтому остался предельно собранным в присутствии Люси, олицетворявшей противоборствующие силы. Спокойствие – недооцененная вещь. Будь у Тристана совесть, он наверняка бы испытал сожаление от того, что совсем скоро смахнет веселость с лица этой женщины.

Поезд из Оксфорда в Эшдаун тащился по рельсам Большой западной железной дороги через Котсуолдс чрезвычайно медленно. За окном тянулись покатые холмы. Старая добрая Англия – невысокие хребты, живописные долины, мелькающие тут и там одинокие сучковатые дубы… Все здешние оттенки казались бледными в сравнении с покрытыми изумрудной зеленью горами Афганистана. После возвращения краски Англии словно потускнели; к тому же за пределами Лондона все было неспешным : обслуживание, стиль мышления, да и сама жизнь. Однако на тот момент, когда Рочестер потребовал от сына женитьбы, аренда апартаментов в районе Сент-Джеймс со штатом прислуги из семи человек стала слишком дорогой, а фамильный особняк исключался – там даже стены имели уши. Комнаты, которые Тристан теперь снимал в Оксфорде на Лоджик-лейн у давнего университетского приятеля, обошлись ему относительно дешево, и кроме того, оттуда намного ближе до Эшдауна. Само собой, камердинер ворчал, поскольку на него возложили много новых обязанностей. Так и получилось, что Тристан застрял в Оксфорде, где портные были заурядны, пища однообразна, а распущенность – в пределах средней нормы. Невыносимо скучно, да еще и за расходами надо следить.

Тристан провел ладонью по гладкому шелку жилетки. За границей он часто мечтал о дорогих качественных вещах. Среди жары, насекомых и крови ему мерещились деликатные ткани, от которых не зудит тело, запах свежевыстиранного постельного белья, вино, насыщенное и мягкое, как бархат…

Нет, лучше снова всего этого лишиться, чем уступить Рочестеру.

Однако маму он не сможет предать так же легко. Не сможет. По сути, у него стало прискорбной привычкой думать о матери всякий раз, когда предоставлялась возможность самому порвать все связи с Эшдауном. В первый раз Тристан сделал выбор и отказался от намерения уехать в шестнадцать лет; тогда он скопил кругленькую сумму от продажи коротких эротических рассказов своим однокашникам из Итона и подпольному магазинчику в Уайтчепеле – достаточную, чтобы купить билет на пароход в Америку и арендовать приличное жилье, пока не найдется другой источник заработка. Не то чтобы его прельщала необходимость искать работу или жить среди хамоватых американцев, просто Рочестер и его розги прельщали еще меньше. Но мама… Если он уедет, что будет с ней? Маркус не отличался жестокостью, однако он был любимцем Рочестера и унаследовал его нрав, не вынося ни эксцентричности, ни плохого настроения. Надо признать, и Тристан не выносил ничьих причуд – кроме, разумеется, своих собственных, – но из трех мужчин в семье он единственный выступал больше как защитник, чем как обличитель, когда графиня совершала какие-нибудь глупости. Например, заточала себя дома на весь весенний сезон, чтобы рисовать ежедневно по две посредственные картины в импрессионистском стиле, а потом опомниться, забросить кисти и больше никогда к ним не прикасаться. Конечно, если невозможно сбежать в прямом смысле слова – поскольку люди, подобные Рочестеру, устанавливают свои правила и распоряжаются всеми деньгами, – то можно сделать это в душе. Заняться живописью. Писать стихи. Или удариться в пьянство и беспорядочный секс, пока тебя не сослали на Восток глотать пыль и ползать по грязи на брюхе.

Тристан откинулся на обитое плюшем сиденье. Нужно поработать над книгой, потому что Люси, разумеется, права: военные дневники будут хорошо продаваться. На столике перед ним уже лежал раскрытый блокнот; белый лист так и просил, чтобы автор набросал примерный план и прикинул, какие события включить в историю, а какие лучше оттуда вычистить. Вообще-то поиск нужных слов – чертовски изнурительный труд, даже на пике вдохновения. И уж тем более сейчас, когда оно на нуле. Та война была не его войной, и Тристан не имел желания еще больше связывать себя с ней. К счастью, его закалила и подготовила к армии упорная муштра Рочестера, а в жилах текла кровь нескольких поколений Баллентайнов вместе с их силой и доблестью . И там, где царил хаос, импульсивные решения имели преимущества над долгими размышлениями. Там время от времени он был принужден делать то, что нравилось публике. К примеру, закрыть своим телом раненого капитана, вместо того чтобы пригнуть голову и бежать. Каким же циником надо быть, чтобы делать из этого деньги! До сих пор неприятный привкус во рту. Но чтоб ему провалиться, если он не поступит прагматично и не отредактирует эти дневники. Завтра.

Квадратная глыба сложенного из песчаника Эшдаунского замка в лучах вечернего солнца отливала золотом, подобно медовым сотам. Гостеприимный фасад мог ввести в заблуждение любого ничего не подозревающего посетителя.

Рочестер сегодня в Лондоне – бизнес или какие-то дела в палате лордов, – однако Джарвис, тонкогубый дворецкий отца и по совместительству шпион, не отстанет, непременно будет ходить по пятам. А чтобы попасть в западное крыло замка, требуется пройти через главный холл, мимо портрета Маркуса в полный рост, где с Тристаном происходили забавные вещи. Под неподвижным взглядом карих глаз брата печатка на мизинце увеличивалась в размерах, словно превращаясь в кандалы, и от этого внутри все холодело. Тристан чувствовал между лопатками взгляд Маркуса, пока не достиг главной лестницы.

Легко постучав в дверь, он вошел в спальню матери и на миг остановился, сбитый с толку. Комната была погружена во мрак. Не слышалось ни звука. Не знай Тристан о присутствии матери, он решил бы, что постель пуста.

Он осторожно прикрыл дверь.

– Мама?

Тишина.

Тристан крался в полумраке на ощупь, на случай если в комнате появилось что-то новое – стул или ночной столик, еще не отмеченные на его мысленной карте.