Бетина Крэн - Последний холостяк

Зал зашумел. Дождавшись тишины, Грей задал ей следующий вопрос:

– Итак, миссис Пакстон, вы не отрицаете, что явились инициатором этого странного спора. Не могли бы вы сказать нам, какое впечатление произвел на вас в тот вечер граф?

Антония побледнела. Адвокат продолжал смотреть на нее, как удав на кролика. Собравшись с духом, она выпалила:

– Он показался мне надменным, хитрым, самоуверенным, коварным, не слишком умным и вообще противным типом.

На балконе возник невообразимый шум. Голос секретаря, призывающего публику к порядку, тонул в криках и возмущенном гуле. Ремингтон, однако, смотрел на Антонию с видимым удовлетворением, глаза его задорно блестели.

– И тем не менее граф, при всех его отталкивающих качествах, принял ваш вызов? – уточнил адвокат. – Расскажите нам поподробнее об условиях вашего спора.

– Графу надлежало в течение двух недель безропотно выполнять обыкновенную женскую домашнюю работу. И в том случае, если к концу обусловленного срока он изменит свое отношение к женщинам и к их труду, он должен поддержать законопроект «О правах сестер умерших жен». Если бы он оставался при своем прежнем мнении, тогда я должна две недели делать мужскую работу.

– И кто же победил в этом споре?

– Разумеется, я! Граф признал свое поражение еще до истечения двухнедельного срока.

– Так-так… Значит, он признал и то, что стал иначе относиться к женщинам? И вы ему поверили? – спросил адвокат.

– Да, конечно! – воскликнула Антония, радуясь, что наконец-то получила шанс сказать хоть что-то хорошее.

– Почему же?

– Я наблюдала, как он работает в течение почти двух недель, и пришла к выводу, что он многому научился и многое понял за это время. Я видела, как он, засучив рукава, мыл грязную посуду, натирал воском паркет, не щадя коленок, учился шить и штопать, торговался с мясником на рынке, выколачивал ковры и даже чистил нужники… – Раздался смех, но она не смутилась и продолжала: – И еще я видела, как внимательно он выслушивал советы своих наставниц, пожилых дам, живущих в моем доме. И как постепенно менялось его отношение к женщинам. Он понял, что им можно доверять, узнал, что женщины могут быть великодушными, добрыми и щедрыми.

– Все это очень интересно, – заметил адвокат. – Но из сказанного вами также следует, что и ваше мнение о графе изменилось к лучшему. Не так ли?

– Безусловно, – кивнула она.

– Скажите, миссис Пакстон, – с обезоруживающей улыбкой произнес Кингстон Грей, – граф Ландон когда-либо предлагал вам стать его женой?

У нее перехватило дух и задрожали колени. С трудом устояв на ногах, она пролепетала:

– Да! И неоднократно. Но я не помню, сколько именно предложений он мне сделал. Кажется, он предлагал мне руку и сердце пять раз. – Антония вцепилась в кафедру руками, боясь упасть. Ей самой показалось удивительным, что она столько раз его отвергала.

– Но почему же вы не согласились стать его супругой, леди Пакстон? – вкрадчиво спросил адвокат. – Что вас останавливало? Быть может, он вызывал у вас антипатию?

– Нет! – ответила она.

– Вы по прежнему считали его коварным, надменным, самолюбивым и ограниченным человеком, предвзято относящимся к женщинам?

– Нет!

– Он казался вам жадным, скупым или двуличным?

– Нет, разумеется!

– Тогда, возможно, вы не верили в искренность его намерений?

– Тоже нет!

– Послушайте, миссис Пакстон! Взгляните, пожалуйста, на моего подзащитного и ответьте: примете ли вы теперь его предложение, если он сделает его вам прямо здесь, в этом зале?

Антония замерла, чувствуя, как испепеляет ее пылким взглядом Ремингтон. Прокурор вскочил с кресла и закричал:

– Я решительно протестую, ваша честь! Это возмутительно! Здесь не театральная сцена! То, что говорит адвокат обвиняемого, не имеет никакого отношения к делу…

– Ваша честь! – перебил его громовым, рокочущим басом Кингстон Грей. – Это имеет непосредственное отношение к защите доброго имени графа Ландона! Желание его сиятельства жениться наледи Пакстон, которое он выражал ей неоднократно, – лучшее доказательство того, что он не был и не является яростным противником института брака.

Посовещавшись с коллегами, судья объявил, что протест прокурора отклоняется.

Когда порядок в зале был восстановлен, адвокат внимательно посмотрел на смущенную Антонию и взволнованного Ремингтона, заявил, что снимает свой вопрос, и сел, отдав свидетельницу на растерзание прокурору.

– Ответьте, миссис Пакстон, мне только на один вопрос, – скороговоркой выпалил тот. – Если вы действительно поверили, что подсудимый изменил свое отношение к женщинам, почему же вы не согласились выйти за него?

– Потому, сэр, что я не хотела выходить замуж вообще, – вскинув голову, произнесла Антония.

– Вы, защитница прав женщин и брака, не хотели выходить замуж? – Прокурор обернулся лицом к суду и, выдержав театральную паузу, спросил: – Объясните, почему вы этого не желали!

– Потому, сэр, что я уже довольно-таки долго была к этому моменту вдовой и привыкла сама распоряжаться и своими деньгами, и своим временем, и всем домашним хозяйством.

– Следует ли понимать это так, что ваш отказ не был обусловлен вашим отношением к графу либо его взглядами на женщин и брак?

– Да, именно так это и нужно понимать, сэр. Мой отказ определялся исключительно моими взглядами на брак и на мужчин, – отчетливо произнесла Антония.

– Включая и графа Ландона, не так ли? – спросил, пытаясь запутать ее, прокурор. – Уточните, пожалуйста, какого мнения вы были о нем, когда отвечали отказом на его неоднократные предложения.

Глубоко вздохнув, она сказала чистую правду:

– Я находила графа неординарным и интересным человеком, умным, достойным, серьезным и целеустремленным. Я считала, что он человек строгих правил, способный остро и глубоко чувствовать, но при этом деловитый и хваткий, когда дело касается его финансовых интересов. Но при всем при том я не хотела выходить замуж ни за него, ни за кого-либо еще. Брак мне представляется хитроумной ловушкой, попав в которую женщина теряет свободу и все свое имущество. Мне тоже следовало еще многое понять и многому научиться.

Антония плохо помнила, как она добралась от кафедры до своего стула на балконе, кажется, ей помогли Паддингтон и Гермиона. Вскоре в заседании был объявлен перерыв. Придя в чувство, она спросила у своих ангелов-хранителей:

– Ну, как я держалась? Я все правильно говорила?

– Ты держалась великолепно, деточка, – сказала Гермиона, поглаживая ее ладонью по руке.

– Да, это было нечто необыкновенное, – промолвил Паддингтон. – Зал был потрясен. Одного только я так и не понял: это выступление было за моего племянника или против него?