Бетина Крэн - Неотразимый обольститель

– Кажется, вот она, – указывая на большое полотно в раме с остатками позолоты, сказала Коллин.

Вместе они вытащили картину и поднесли ее к чердачному окну. Коллин рукой смахнула пыль со стекла. Одетые в темное мужчина и женщина взглянули на них с полотна. Женщина сидела в кресле викторианского стиля, а мужчина стоял рядом, положив руку ей на плечо.

– Счастливая парочка, верно? – сухо заметила Кортни.

– Ну, не всегда можно судить по внешним признакам, – ответила Коллин.

– Всегда. – Кортни с видом превосходства посмотрела на бабушку. – Они же были викторианцы. Мужчины ваксили усы и балдели, нюхая женские перчатки, а женщины носили турнюры весом в пятьдесят фунтов и падали в обморок при мысли, что кто-то увидит их щиколотки. Парочка, очевидно, занималась этим... Сколько, ты сказала, у них было детей?

– Четверо.

– Ну, получается, и занимались четыре раза. В крайнем случае пять.

Коллин рассмеялась и покачала головой.

– Вы, ребята, считаете, что знаете все о любви и страсти.

– Значит, это и есть Беатрис, – проговорила Кортни, разглядывая светлые глаза женщины и прическу. – Боже! Ты только посмотри на ее талию. Должно быть, зверский корсет. Женщины даже удаляли себе ребра, чтобы получилась вот такая тонкая талия. – Она сморщила нос. – Что может заставить женщину так себя уродовать?

Коллин взглянула на ряд золотых колечек в мочке внучкиного уха и едва удержалась от комментариев.

– А таким был конгрессмен. – Она похлопала по стеклу над лицом мужчины. – Он избирался на два срока, а потом вернулся к семейному делу. Банковский бизнес. Красавчик, верно? – Она восхищенно улыбнулась.

– Ага. Небось ходил на сторону. Старая викторианская двойная мораль. Меня больше интересует она. – Кортни стерла остатки пыли и паутины. – Это был такой сюрприз, когда я обнаружила ее имя в старом списке членов Всеамериканской ассоциации суфражисток. Настоящая семейная связь для моего сочинения по истории женского движения.

– Вот – давай отнесем это вниз и очистим, – сказала Коллин и поудобнее взяла картину.

Но, когда несла ее к лестнице, задела задней стороной за раму старой кровати и услышала треск рвущейся бумаги. Они остановились посмотреть, в чем дело, но ничего не заметили, пока не спустились в коридор, поближе к свету. Плотная коричневая бумага, которой была обклеена оборотная сторона картины, оторвалась, и внутри они увидели что-то, похожее на газету.

Только когда они перевернули картину, уложив ее на обеденном столе, и стали разглядывать повреждение, они поняли, что бумага внутри – это не просто набивка... кто-то перевязал ее выцветшей лентой... и положил внутрь, чтобы сохранить. Они осторожно вынули пачку газетных вырезок. А развернув их и прочитав хрупкие странички, раскрыли рты от удивления.

БАРРОУ ЗАИГРЫВАЕТ С ЗАЩИТНИЦЕЙ ПРАВ ЖЕНЩИН!

БАРРОУ СДЕРЖИВАЕТ СВОЕ ОБЕЩАНИЕ – ОТКРЫВАЕТСЯ БАНК ДЛЯ ЖЕНЩИН!

СКАНДАЛ В КОРПОРАЦИИ – ЖЕНЩИНЕ-ПРЕЗИДЕНТУ ПРЕДЪЯВЛЕНО ОБВИНЕНИЕ В АМОРАЛЬНОСТИ!

КАНДИДАТ ЗАЩИЩАЕТ ИЗВЕСТНУЮ ОСОБУ – ОНА ВЕЛА «ДУШЕСПАСИТЕЛЬНЫЕ» БЕСЕДЫ В БОРДЕЛЕ!

БАРРОУ ВЫЧЕРКНУТ ИЗ БЮЛЛЕТЕНЕЙ – РАЗРЫВ С «ТАММАНИ» ИЗ-ЗА ПРАВ ЖЕНЩИН!

БАРРОУ ОПЯТЬ В СПИСКАХ.

БАРРОУ ПОБЕЖДАЕТ В БОРЬБЕ ЗА МЕСТО В КОНГРЕССЕ!

СВАДЬБА ФОН ФЮРСТЕНБЕРГ И БАРРОУ.

Потратив целый час на изучение находки, Кортни откинулась в кресле и с особым уважением посмотрела на пару на картине, которая теперь лежала на столе вверх изображением.

– Он был феминистом, а она... непредсказуемой женщиной. – Кортни перевела на бабушку удивленный взгляд. – Она управляла собственной корпорацией и то ли развлекалась в борделе, то ли пыталась «спасать» проституток, смотря кому верить. – Она улыбнулась и покачала головой. – Действительно, не всегда можно судить по внешнему виду.

В глазах Коллин появились искорки.

– Да, трудно себе это представить.

Из битком набитого рюкзачка, брошенного на ближайшее кресло, донеслось приглушенное электронное чириканье. Кортни откопала в рюкзачке сотовый телефон и нажала на кнопку, чтобы ответить.

– Кортни Барроу, – отрывисто проговорила она. Голос на другом конце заставил ее тотчас вскочить на ноги. – Минутку, бабушка, – сказала она, отрываясь от трубки, – мне надо поговорить.

Когда она спешила к выходу, ее голос уже звучал значительно мягче. В тишине гостиной Коллин уловила одно-единственное слово. Джеффри.

Улыбаясь, она встала и отнесла портрет к величественному буфету у стены. Поставив его среди серебряных предметов сервировки, она постояла, привлеченная какой-то деталью портрета и вглядываясь в благородную чету. Потом она посмотрела сквозь открытую дверь на покрасневшее и сияющее лицо внучки и вновь вернулась к созерцанию безмятежных и полных любви лиц на полотне.

– Некоторые вещи, – усмехнувшись, сказала она, – не меняются.