Розалинда Лейкер - Розы во льдах

– Можете рассчитывать на гостеприимство Нилсгаарда, пока не будет готово другое помещение.

Анна быстро двинулась ему навстречу:

– Вы с ума сошли? В таком мрачном месте, как дом у залива, ни один человек не выдержит более одной ночи, если он не привык к полному одиночеству. Только попусту потратим время на уборку, наша гостья сбежит на следующий же день. Предлагаю, чтобы она осталась здесь. Все же она моя кузина… – У нее вырвался странный звук, похожий и на смех, и на рыдание. – И ваша кузина по линии жены, моей безвременно погибшей сестры.

Бет заметила, как напряглось ее лицо. Значит, Джина была женой Пауля и матерью Джулианы. Дойдя до последней ступеньки лестницы, он снова обратился к Анне:

– Уверен, что одиночество не испугает мисс Стюарт…

– Элизабет, – подсказала Анна.

– Все зовут меня Бет, – добавила Бет.

Он проигнорировал обе подсказки:

– … потому что она и раньше собиралась жить в доме, который стоял в полной изоляции.

– Но не в таком, как наш, – в тоне Анны звучали скрытые намеки. – Вам хорошо известно, какой репутацией пользуется наш старый дом.

Неожиданно Пауль взглянул прямо в глаза Бет.

– Но вы же не суеверны, кузина? – произнес он отрывисто, в глазах играла насмешка. —

У вас не истеричный склад характера, вы не станете пугаться собственной тени по ночам в доме, который связан с самыми старыми легендами в долине. Думаю, что россказни о призраках вы не воспринимаете слишком близко к сердцу. Помню, что вы настойчиво пытались познакомиться с этими преданиями, когда мы беседовали на корабле.

Анна подозрительно перевела взгляд с Пауля на Бет.

– Вы уже встречались?

Он ответил, не отрывая взгляд от лица Бет.

– Да, на пароходе, когда плыли по озеру Мьоса. – Ему доставляло видимое удовольствие подтрунивать над Бет. – Или в тени Торденгорна все выглядит иначе? Может, вы уже не уверены, что хотите полного одиночества?

Бет с трудом переносила его насмешливый тон. Она ответила с горячностью:

– Ровно ничего не изменилось! Теперь, когда я увидела Тордендаль своими глазами, я еще больше хочу здесь остаться.

– Тогда можете пользоваться домом, сколько захотите.

Фрекен Ларсен произнесла скорее для себя, чем для других:

– Или столько, сколько выдержит.

Бет услышала, но не обратила внимания: мысли были всецело заняты Паулем Рингстадом, чье высокомерие оскорбляло ее гордость. Бет не терпела, когда ею манипулировали как куклой. Он так все обставил, что отказаться от приюта значило бы капитулировать – признаться, что она боится жить одна в старом доме. Как он смеет так с ней разговаривать?! Она не хотела принимать его предложения, чтобы потом быть обязанной, но он не оставил ей другого выбора, и Бет сознавала это.

Неожиданно, сама себе удивляясь, Бет испытала что-то похожее на восхищение его смелостью.

– Старый дом мне идеально подходит, – сказала она гордо. – Я бы поселилась там сегодня же, если возможно. Я уже и так отложила на две недели исполнение своих планов. Мне нужно сделать книгу о диких цветах, именно поэтому приходится задерживаться здесь дольше, чем обычным путешественникам. Так что если бы мы сейчас договорились о цене…

Он не дал ей возможности закончить фразу:

– О плате не может быть и речи. Старый дом простоял пустым слишком долго, а здания приходят в негодность, если в них не живут люди. Это вы оказываете нам услугу, соглашаясь поселиться там. А теперь пора идти. Дела требуют регулярных поездок в Кристианию, но я скоро вернусь. – Он поклонился. – Прощайте!

Анна подошла к двери раньше, они вместе спустились с веранды (она на дюйм приподняла шуршащие юбки), послышался ее приглушенный голос, обращенный к Паулю. Они направлялись к воротам. Нетрудно было угадать, что она все еще не была уверена, что следует разместить Бет в старом доме.

Гувернантка закрыла дверь.

– Ну-ну, – сказала она с деланной бодростью, вынимая перламутровую булавку из шляпы, а потом и снимая шляпу. – Значит, все удачно устроилось. Теперь у вас есть где жить, и сроками вас не ограничивают, сможете остаться, сколько захотите.

Бет усмехнулась:

– Или сколько выдержу.

Фрекен Ларсен покраснела:

– Мне не следовало этого говорить. Не обращайте внимания. Когда дом стоит запертым так долго, вокруг него создается определенная атмосфера. Не каждому дано это вынести. Но в вас есть решительность и воля, это сразу видно, и стоит вам там появиться, как вы измените все одним своим присутствием. Давайте я повешу вашу накидку и шляпу. А теперь отдохните, я принесу кофе.

Бет сама прошла в гостиную, где увидела такие же разрисованные деревянные стены, как в холле. Узор напоминал россыпи алмазов, а сами росписи походили на дорогие обои, выгоревшие от солнца у окон, что не нарушало их очарования. Мебель была старинной и элегантной, диваны и кресла обтянуты полосатым шелком, в углу стояла черная, с орнаментом, печь от пола до потолка – источник тепла и уюта в зимние месяцы. Бет села в кресло; вскоре в холле послышались голоса и шаги. Вошла Анна.

– Фрекен Ларсен пошла за кофе? Хорошо. – Она села на диван напротив Бет. – Я говорила с экономкой, она обещала нанять несколько человек в деревне, чтобы домом занялись сейчас же. После кофе мы сходим туда. Мне самой интересно посмотреть, что там делается.

– Вы никогда там не были?

– Не так давно забиралась на галерею, но сам дом был закрыт, я в него не заглядывала. Когда мы были детьми – Зигрид и я, – то подбивали друг друга постучать в дверь… у нас это было вроде игры… заглянуть в щели ставен… А бедная Джина боялась даже приближаться к нему. Знаете, я вспомнила… Мне было тогда лет десять, когда мама однажды сказала, что у нее есть старшая сестра. О скандале, который последовал за побегом вашей матери, я узнала от местных сплетниц. Для дедушки это был такой удар, он выбросил Астрид из сердца, словно ее никогда не было.

– Знаю. Мама всю жизнь переживала из-за этого.

Анна усмехнулась:

– Помилуйте, почему так должно было случиться? Дедушка был страшный эгоист, и, насколько мне известно, ваша мать оказалась едиственным человеком, который осмелился ослушаться его. Он, естественно, принял меры, чтобы вторая дочь не смогла сама выбрать спутника жизни, выдал ее за инвалида, которому место было в инвалидном доме, а не в Холстейнгаарде. В результате моей матери пришлось прожить здесь всю свою жизнь. У нее было трое детей, которые рождались одни за другим с короткими перерывами. В том же доме она овдовела и оказалась привязанной к этому месту, потому что была стеснена в средствах; потом и она умерла от чахотки. Так что дед перенес свой деспотизм на внучек сделал их такими же несчастными, каким были его дочери. Он умер через месяц после Джины, в девяносто четыре года. Уже впал в слабоумие, но и в этом состоянии продолжал нас тиранить. Я не ходила на его похороны и не знаю, где находится его могила. – Она сжала губы, вся ненависть и гнев выразились в этом жесте. Бет подумала, что сама Анна способна проявлять такое же бессердечие, как и ее дед.