Вирджиния Линн - Непокорная пленница

Рот вдавился в шею, она запрокинула голову, и цветок выпал из светлых кудрей и упал ей на грудь между их телами. С каждым вдохом они оба впитывали его тяжелый аромат. Медленно, словно через силу, Каттер сдвинул горловину ее платья и освободил груди. От неожиданной атаки холодного воздуха Уитни всхлипнула и обеими руками вцепилась ему в плечи.

— Каттер! Да!

— Да? — Ладонь накрыла отвердевший пик груди и медленно и нежно двинулась по кругу, отчего у нее перед глазами посыпались многоцветные огоньки.

— Нет! То есть да. Конечно, да.

— Уверена, тигренок? Если ты имеешь в виду — делай, что хочешь, — я так и сделаю.

Дрожа всем телом, Уитни постаралась выкарабкаться из огня, в который ее вверг Каттер. Трудно было сосредоточиться, потому что с помощью ласк он умело манипулировал ее дыханием, и какое-то время она не могла вспомнить, о чем они говорят.

— Да, уверена, я хочу, чтобы ты остановился, — сказала она, но даже для собственного слуха голос прозвучал слабо и неубедительно.

Так хорошо было лежать в его руках, упиваться поцелуями, но Уитни скорее согласилась бы, чтобы он отвез ее на равнину и уложил под звездами, чем на то, чтобы он взял ее таким образом — во дворе материнского дома.

— Только не так, Каттер, только не так!

Каттер расслышал отчаяние в ее голосе, рука замерла на полной груди, он посмотрел на нее. Спутанные волосы шелком окутывали лицо и плечи, а глаза стали огромными, в тусклом свете дальнего фонаря они взывали с молчаливой мольбой. Ему нелегко было выбраться из горячечного тумана вина и желания, но он наконец расслышал, что в панике повторял ее голос.

Каждый удар сердца галопом гнал через все тело настойчивое желание, Каттер боролся с намерением опрокинуть ее на спину на этой стене и задрать юбку ей на голову. Только не так — а как?

Каттер выпустил ее; отступив на шаг, он смотрел, как она натягивает лиф платья, одергивает юбку, разглаживает ее на боках. Смятый цветок остался лежать между грудями, и он с трудом подавил позыв вынуть его оттуда.

— Никогда тебе не стать садовником, — заметил он; голос был замечательно спокоен для человека, который в это время боролся с желанием перекинуть ее через плечо и оттащить к себе на кровать.

— Кем?

— Садовником. Никакие из твоих растений не будут оплодотворяться, и что ты тогда будешь делать? ;

Она уставилась на него, не способная придумать ответ. Как сказать, что она хочет его, но только не в патио его матери? Слова не выходят из горла, она не умеет их говорить. Она села и просто стала на него смотреть.

Он протянул руку, взял ее за подбородок, и если бы не враждебный тон, она бы подумала, что он старается быть нежным.

— Все в порядке, душечка. Я начинаю привыкать к твоей манере насмехаться. По крайней мере ты не начинаешь мелодраматичный вой насчет своей треклятой девственности — или ее потери.

Она вспыхнула:

— Это не то, что ты думаешь!

— И никогда не было. — Его рука упала.

Перебор алкоголя и измотавшая его страсть замедлили реакции Каттера, так что когда позади послышался шум, первой его услышала Уитни. У нее расширились глаза, черные зрачки поймали свет, идущий от фонаря;

Каттер быстро встал, защищая ее собою. Он зря беспокоился. Не она была в опасности.

— Мне надо было постучаться? — послышался прохладный вежливый голос, и Каттер подумал, что лучше бы он сюда не возвращался. Надо было уехать, оставив Уитни с матерью.

Но ничто не отразилось на его лице, когда он беспечно поздоровался:

— Дэниел. Ты рано вернулся.

— Это как посмотреть. По-моему, я вернулся поздно.

Каттер коротко вздернул плечи и сделал попытку защитить Уитни:

— У нее есть…

— Помолчи, — остановил его Дэниел и шагнул вперед, под свет фонаря. Он отметил взглядом пылающее лицо Уитни, смятую на коленях юбку, взбудораженное состояние Каттера и любезным тоном добавил:

— По-моему, нам надо поговорить.

«О Господи, — подумал Каттер, — только не сейчас!

Может быть, когда я протрезвею, но не сейчас!»

Вслух он сказал:

— Для меня лучше было бы завтра, к тому же ты устал с дороги.

— Ты имеешь в виду поездку ради того, чтобы спасти твою шею? — Дэниел сделал еще один шаг вперед, и Уитни увидела, что он такой же высокий, как Каттер, даже выше, и что его светлые глаза горят злостью. — После того как мисс Брэдфорд — я правильно понял? — уйдет спать, я бы хотел, чтобы ты задержался и мы бы поговорили.

Пожалуйста, сделай одолжение.

Мягкий голос напомнил ей Каттера: за гладкими словами звенела сталь, и Уитни поежилась, спрыгнула со стены — юбка обвила босые ноги, — перевела взгляд с одного решительного лица на другое, пробормотала «спокойной ночи» и улизнула не оглядываясь.

Дэниел взглянул на ружье, лежащее на столе, перевел взгляд на Каттера, увидел настороженные глаза и нахмурился.

— Надеюсь, ты помнишь, что есть определенные вещи, которые я требую соблюдать в моем доме, — начал он любезным тоном. Каттер кивнул, и он продолжал тем же вежливым голосом:

— И я не желаю мириться с тем, что похищают молодых женщин, таскают их по всей округе, какие бы причины ни выдумывались в оправдание.

Каттер злобно сверкнул глазами; но ему и раньше приходилось терпеть неприятные разговоры с отчимом, и он знал, что все попытки выдержать словесную баталию с красноречивым адвокатом будут тщетны.

Неудивительно, что Коулмен считается лучшим — и самым безжалостным — юристом в законодательной системе Аризоны. С годами уважение к отчиму не уменьшилось, потому что, несмотря на бурный подростковый период и постоянно мятежный дух Каттера, между ними существовала искренняя привязанность. Если бы не это, его бы не задевало бичующее презрение Дэниела.

— Я провел несколько исключительно интересных дней с отцом мисс Брэдфорд и готов согласиться с ним, что тебя следует намазать смолой, обвалять в перьях и повесить на ближайшем дубу. Меня раздражало, что пришлось настойчиво добиваться отсрочки суда до того момента, как девушку найдут и благополучно передадут в отцовские руки. Губернатор Фремонт не торопился подписывать разрешение стрелять в тебя без предупреждения, но Брэдфорд был очень настойчив.

В наступившем молчании тяжело и глухо прозвучал голос Каттера:

— Значит, Фремонт сдался? Теперь он в чертовски затруднительном положении.

— Был бы, — холодно сказал Дэниел, — если бы я не убедил их обоих, что если тебя убьют, то жизнь мисс Брэдфорд тоже будет в опасности.

— А-а, смола и перья?

Настроение Каттера не улучшилось, Дэниела, какой мог заметить, — тоже. В таких стычках они всегда вели себя настороженно, как две незнакомые собаки, которые ходят кругами и выискивают малейшие признаки слабости друг в друге.