Линда Ли - Белый лебедь

— У вас нет денег? — спросил он заинтересованно. Эти слова прорвали плотину ее страданий.

— Нет! — закричала она. — У меня нет денег, и я не могу оплатить эти счета. А пока я не выступлю в концертном зале, у меня не будет денег, чтобы вернуться в Европу. Да, я совсем запуталась. Вы это хотели услышать?

Он грустно посмотрел на нее.

— Ваши трудности меня вовсе не радуют.

Он вошел в комнату, искусно лавируя между полками и стопками книг.

— Извините нас, — обратился он к Генри и Диндре, — мы с Софи должны обсудить кое-какие вопросы. Ее друзья вышли, и в голове у Софи мелькнула мысль, что сейчас они взбегают вверх по лестнице, чтобы побыстрее сложить вещи. Но она не стала задумываться над этим, потому что Грейсон подошел к письменному столу и занялся счетами, целая пачка которых лежала на раскрытой бухгалтерской книге.

— Что вы делаете? — осведомилась она.

— Хочу определить сумму долга.

— Это мои счета, так же как и «Белый лебедь».

— Он не долго будет вашим, если вы не сможете оплачивать эти счета.

— Я их оплачу!

— Когда?

— Как только мне заплатят за концерт.

Он посмотрел на накладные.

— Вы не успеете. — Он взял бухгалтерскую книгу и захлопнул ее, так что счета оказались внутри. — Утром я этим займусь.

У нее точно гора с плеч свалилась — и это ощущение было унизительно.

— Я отдам вам деньги. Все до единого пенни. За оплату счетов. За этот дом. — Она нашла ручку и бумагу и написала несколько слов. — Вот. Контракт, по которому я обещаю вернуть вам каждый цент.

Он медленно взял контракт, глядя на Софи, а потом посмотрел на написанное.

— Вам не кажется, что у вас хватает уже контрактов на настоящее время?

Ее щеки вспыхнули. А Грейсон скомкал листочек и швырнул его в корзину для бумаг.

— Считайте, что это выплата той суммы, которую я вам задолжал.

Она склонила голову набок, охваченная смущением и болью, в чем ей совсем не хотелось признаваться.

— Что это за долг?

— Деньги за те корзины, что вы мне присылали.

Если бы он ударил ее, он не мог бы причинить ей большей боли.

— Я посылала их не для того, чтобы вы со мной расплачивались, — проговорила она пересохшими губами.

— Не важно для чего вы их посылали. Важно, что подсылали. Теперь у меня есть способ отплатить вам. Так что давайте считать, что я вернул вам долг.

Наверное, он считает, что на этом он поставил точку. И говорить больше не о чем, и так все ясно.

Гнев накатывал на нее, точно волны.

— Вы говорите так, чтобы меня наказать.

— Наказать — за что?

— За Найлза. Но я прекрасно могу сделать это и сама, — заявила она, с отвращением ощущая горький привкус на языке. — Вы не можете простить мне, что я оказалась не девственницей. Но вы же сами признались, что вы тоже не девственник.

Глаза у него сузились.

— Может быть, вы и выставили тогда Меган, но разве всех женщин вы выставляли, Грейсон?

Лицо у него побагровело.

— Ну так как же? — не унималась она.

— Нет, — выдавил он.

— Тогда почему же вам можно, а мне нельзя?

— Потому что я мужчина!

Эти слова сверкнули в комнате и опустились между ними.

— И это значит, что вам можно?

— Да. Нет. Господи, ну я не знаю! Мужчины — это другое дело.

— Почему?

Он провел рукой по волосам.

— Вы задаете слишком много вопросов, Софи. Вы хотите изменить общепринятые взгляды, чтобы подогнать их под себя. Но ведь вы не можете переделать мир.

Она покачала головой. Возмущение ее утихло, и она могла, только рассмеяться и тем выразить свое отчаяние.

— Я всегда считала вас храбрецом, который боролся с несправедливостью собственного отца и защищал неуклюжую, маленькую девочку, которую все считали странной. Вот что я больше всего в вас любила. Вашу храбрость.

Челюсти его сжались.

— Я знала, что вы превратились в благопристойного джентльмена, став членом общества, которое отвергло меня. Я поняла это, когда приехала в Бостон, чтобы явиться на прием в честь дня рождения моего отца. До того у меня оставалась крохотная надежда, что если я преуспею, если докажу, что я талантлива, вы примете меня — только за то, что я стала такой. Если вы не смогли — кто же тогда сможет? — Она склонила голову набок и посмотрела на него. — Наверное, эта искорка надежды еще жила во мне — до тех пор, пока я не увидела выражение ваших глаз, когда вы поняли, что я не девственница.

— Не нужно во всем обвинять меня, Софи. Именно вы хотели разорвать нашу помолвку. И вас ничто не интересовало, кроме «Белого лебедя». Я просто дал вам то, что вы хотели.

— Нет, Грейсон. Это я дала вам то, что хотели вы. Возможность ускользнуть от помолвки с женщиной, которой вы попользовались и которая больше вам не нужна, — и при этом не нанести ущерб своей чести. Удобно, да?

Они долго смотрели друг на друга, а потом она круто повернулась и вышла.

Эммелайн виделась с Ричардом почти каждый день. В течение нескольких украденных часов во второй половине дня она снова чувствовала себя молодой, словно к ней вернулась молодость, воскресли те, давние, чувства. Больше ей не казалось, что жизнь ее кончена.

Ричард был для нее чем-то вроде наркотика. Начав, она уже не могла остановиться. Каждый день она говорила ему, что больше они не увидятся. Но потом сдавалась, обещая себе, что все прекратится завтра.

Они встречались в самых отдаленных местах. Местах, до которых было легко добраться, но здесь их не могли увидеть знакомые или родственники. На рыболовных пристанях. В отдаленных парках. В забытых скверах.

Пришла весна. Солнце уже заметно припекало. Цветочные бутоны готовы были распуститься, деревья покрылись светлой нежной зеленью. Но в те дни, когда еще было холодно, Ричард закутывал ее в свое пальто, долго не убирая при этом рук, и она ощущала их тепло сквозь толстую теплую ткань.

Они болтали, смеялись. Он смотрел на нее. Просто смотрел, с любовью во взгляде. И вот однажды он провел пальцем по ее подбородку и дальше — вниз, к руке.

— Вы можете оставить Брэдфорда, — проговорил он, поглаживая ее пальцы.

При мысли о том, что ей именно этого и хочется, Эммелайн стало стыдно.

— Теперь у меня есть деньги. Я могу вас содержать, Эм.

— Дело не в деньгах, Ричард.

— Тогда в чем же?

А правда, в чем? Она задумалась. Уж конечно, не в чести, со стыдом призналась она себе.

Много лет она закрывала глаза на то, как Брэдфорд обращается с сыновьями. Особенно нетерпимым ей казалось его обращение с Грейсоном, хотя она и верила, что ее муж все же учил Грейсона чести. В честь она верила.

Она ненавидела ложь, и больше всего ее угнетало, что ей все время приходится лгать сыновьям. Но почему-то даже это не могло удержать ее от встреч с Ричардом.

Она старалась не думать о том, что свидания с мужчиной, не являющимся ее мужем, могут погубить ее — какова бы ни была цель этих свиданий. Несмотря на это, она не могла отказаться от полузабытых ощущений, от которых у нее перехватывало дыхание, а сердце начинало биться слишком сильно. Случайного прикосновения руки Ричарда к ее руке было достаточно, чтобы губы ее раскрывались и слабели колени.