Лори Макбейн - Когда сияние нисходит

— Я еще не закончила мыться, — буркнула она, раздражаясь все больше при виде того, как аппетитно он впивается зубами в толстый ломоть говядины. В пустом желудке протестующе заурчало.

— Прекрасно, еда подождет. Ничего, не остынет. Не беспокойся. Только не задерживайся чересчур долго, иначе простудишься, — посоветовал он, вытирая губы салфеткой, чтобы скрыть ухмылку.

Но Ли, все еще стеснявшаяся его, сидела в воде, пока окончательно не замерзла. Только тогда, собрав всю свою гордость и достоинство, она неспешно встала и завернулась в полотенце. И, рискнув бросить взгляд на мужа, замерла. Нейл крепко спал, растянувшись на кушетке, слишком короткой для его могучего тела. Обутая в мокасин нога покачивалась прямо над поставленной на пол пустой тарелкой.

Ли со вздохом развернула одеяло, укутала спящего мужа и легонько дотронулась до небритого подбородка, ощущая исходившую от этого человека силу. И только потом поспешно натянула ночную сорочку, уселась на край постели и без всякого аппетита принялась жевать. Тревожащие образы и видения наполняли ее мозг и, пытаясь найти облегчение во сне, так и не согревшаяся, Ли улеглась и натянула на себя одеяла.

Но сон все не шел. Несколько часов она металась и ворочалась, пока наконец сознание не помутилось. Но и тогда блестящие голубые, как небо, глаза продолжали преследовать ее, даже в самых потаенных глубинах разума.

Утром, когда она проснулась, Нейла уже не было. Ли, с тяжелой головой, оделась, с подозрением посматривая на самодовольно ухмылявшуюся Джоли.

— А теперь спускайтесь в столовую, мисси, — велела та одобрительно, поскольку Ли выбрала одно из самых нарядных платьев из лилово-голубого муслина с цветочным рисунком. — Видела я вашу тарелку вчера вечером. Птичка и то ест больше! Если не хотите, чтобы ваш красавчик муж стал поглядывать на других женщин, не мешало бы нарастить больше мяса на костях, — журила она, но Ли надменно задрала нос и покинула комнату. Вряд ли Джоли понравилось бы, что ее хозяйка так и не добралась до столовой.

Проходя мимо кабинета Натаниела, она услышала грохот, сопровождаемый испуганным повизгиванием. Вспомнив вчерашний случай с Гаем, Ли поспешила в комнату. А вдруг брат снова споткнулся и упал!

Но там никого не было. Ли пожала плечами и уже хотела уйти, когда снова раздался грохот. Мимо нее пулей пролетела гончая Гая. Ноги бедняги разъезжались на гладком полу, но собака слишком спешила удрать, чтобы обращать на это внимание. На этот раз Ли более внимательно осмотрела большую уютную комнату, заставленную книжными шкафами. У окна стояли письменный стол и кожаное удобное кресло: очевидно, здесь Натаниел вел дела ранчо. На стене висели карты Соединенных Штатов, Виргинии и одной из территорий. Между ними висела еще одна — дарованных испанцами земель, на которых было выстроено ранчо Ройял-Риверз, главное, чего достиг в жизни Натаниел Брейдон.

К счастью, собака всего лишь свалила на пол кочергу. Восстановив порядок, Ли случайно подняла глаза и заметила висевший над камином портрет. До этого она видела картину всего лишь раз, поскольку не часто заходила в кабинет, как, впрочем, и остальные, но не забыла красоты изображенных на ней людей. Женщины и девочки. Матери и сестры Нейла. Первая жена Натаниела была редкостной красавицей. Черные как ночь волосы ниспадали на изящные плечи, обрамленные кружевом темно-красного шелкового платья. Губы, полные и мягкие, изгибались в нежной улыбке, рука, державшая пальчики дочери, казалась тонкой и хрупкой. А маленькая девочка обещала вырасти в несравненную красавицу, о чем говорили ямочка на разрумянившейся от счастья щеке, изгиб тонких темных бровей и длинные густые ресницы.

Неожиданно ледяной холод разлился по спине Ли при виде блестящих голубых глаз матери и дочери. Точно таких, какие она видела вчера. Глаз таких ярких, словно заглядываешь в сердце самих небес. И этот чуть раздвоенный подбородок…

Ли сглотнула, стараясь смягчить внезапно пересохшее горло, поскорее выбралась из комнаты и побежала в студию Соланж, скромный глинобитный сарай, предназначенный для хранения сельскохозяйственных орудий. Но внутри посетителя ждало настоящее чудо. В дальней стене были прорублены окна от пола до потолка, откуда открывался вид на зеленые пастбища, над которыми возвышались синеющие горы. Солнечный свет щедро вливался в хижину, вдоль стен которой были составлены картины и натянутые на подрамники холсты. Здесь стоял сильный запах льняного масла и скипидара. На грубо сколоченном столе валялись разных размеров кисти, палитры и перья, комки вымазанной красками ткани и шпатели.

Ли медленно пробиралась сквозь хаос различных предметов, стараясь не запачкаться о фрески, намалеванные на стенах. С их помощью Соланж расширяла пространство комнаты до почти немыслимых размеров.

Ли замедлила шаг, чтобы полюбоваться одной из ранних картин, изображавших восточный базар: вместе с мужем, графом Анри де Бодекером, Соланж некоторое время жила в Алжире. Рядом висели панорама Парижа, сделанная с какой-то высокой точки, и вид на Темзу, вьющуюся через Лондон и запруженную судами и баржами. Кроме этого, здесь были пейзажи, сделанные в Эдинбурге, Риме, Мадриде, Флоренции, Амстердаме, Вене, Санкт-Петербурге, Будапеште, Вене, Стокгольме и бесчисленных живописных деревушках, которые посещала Соланж в своей красочной жизни жены французского дипломата. Она рисовала и людей: индейцев, исполняющих церемониальный танец зеленой кукурузы, танцы оленя и бизона, старуху мексиканку, растирающую зерна кукурузы в ручной мельнице, молодую индианку племени хопи с закрученными над ушами косами, символом девственности. Почетное место занимал портрет Педро с Солдатом.

— Соланж! — окликнула Ли.

— Я здесь! — ответил голос из-за шелковой ширмы, отделявшей укромный уголок студии, где художница держала смену одежды и другие предметы, необходимые, чтобы привести себя в порядок перед возвращением в дом. Соланж заявляла, что не хочет оскорблять чувствительных гостей, но Ли знала, что художница делает это, дабы не обидеть сестру, хотя, честно говоря, не понимала, кого легче обидеть — Джоли или теток.

Ли подошла к окну и стала ждать. Несколько минут спустя из-за ширмы появилась тонкокостная худосочная женщина с прядью каштановых волос, падавших на щеку.

— Расплескала на себя скипидар, — пожаловалась она, застегивая платье и надевая рабочий халат. — Это было одно из моих лучших платьев, но я так спешила начать, что забыла прикрыть его. В этом году я испортила шесть платьев.

Она осуждающе покачала головой и экспансивным, чисто французским жестом воздела руки к небу.

— А ты, малышка? Что привело тебя сюда так рано? Боже мой! Разве я своими глазами не видела твоего мужа, вернувшегося только вчера? И какой поцелуй! О ла-ла! Чего бы я не отдала, чтобы снова стать молодой!