Лори Макбейн - И никакая сила в мире...

– Постарайся не путать его с собственным братом, Рея. Это не совсем одно и то же. Видишь ли, несмотря на свой юный возраст, Конни успел на своем веку повидать и узнать столько, сколько иному человеку не удается за всю жизнь. Такие испытания закаляют, Рея. А теперь у него есть будущее, которому здесь, в Лондоне, любой позавидует. Он ни в чем не будет нуждаться. Даже в твоем сочувствии, дорогая.

– Но может быть, ему хочется, чтобы его любили, Данте, хочется иметь семью, которая заботилась бы о нем. В конце концов деньги – это еще не все! – вежливо проговорила Рея, но в голосе ее ясно слышался протест.

– Семью? А что такое семья, черт побери?! Это могут быть люди, искренне привязанные друг к другу чувством любви и заботы! А кто-то, может, назовет семьей кучку черствых эгоистов, которым на всех наплевать и у которых между собой нет ничего общего, кроме крови, текущей в их жилах! – Улыбка Лейтона больше напоминала хищный оскал.

– По-моему, то, что ты говоришь, просто ужасно.

Заметив, что напугал ее, капитан опомнился. Он с виноватым выражением лица притянул к себе девушку и нежно поцеловал в лоб.

– Видишь ли, мою семью вряд ли можно было назвать любящей. Отец всегда существовал в своем собственном маленьком мирке, в котором для меня, к сожалению, не нашлось места. Бог знает, что тому виной, но он почему-то не любил меня, хоть я и был единственным сыном. Извини меня за резкость, но это правда. – Из груди Данте вырвался прерывистый вздох. – Или, может быть, лучше было бы сказать, что я ему просто был совершенно неинтересен. А высокочтимый дедушка, старый маркиз, – его куда больше волновало, соблюдаются ли древние традиции нашего рода, чем какие-то глупые желания или нужды членов семьи. Никто из нас, если хочешь знать, не любил друг друга.

– А твоя мать? – мягко спросила Рея, и ее чудесные фиалковые глаза заволокло пеленой слез.

– Моя мать? – странно изменившимся голосом повторил Данте, как будто впервые услышал это слово. – Мама любила меня так сильно, что предпочла умереть, лишь бы не видеть меня взрослым. Дело в том, что я не подавал больших надежд вырасти достойным человеком. Было слишком поздно, когда я узнал, кто мой настоящий враг, и понял, что она никогда не была счастлива с… – Данте судорожно вздохнул, затем откашлялся и с трудом продолжал: – Если честно, я тоже ничего не сделал, чтобы хоть как-то скрасить ее жизнь. Думаю, в том, что случилось позже, я виноват больше всех. Если бы я мог стать ей другом! Если бы она не была такой гордой и обратилась ко мне за помощью! – Забыв про Рею. Данте бормотал, как будто разговаривая сам с собой. Глаза его потемнели. Погрузившись в воспоминания, он даже не заметил, как девушка приблизилась к нему.

Он отдернул руку, почувствовав ласковое прикосновение, и нетерпеливо запустил пальцы в густую гриву темных вьющихся волос, которые непокорными завитками спадали на его широкий лоб.

– Что она знала в жизни, кроме страданий?! Как она мучилась из-за меня, бедняжка! Иногда я гадал, что творилось в ее душе в тот часто мимолетный, а порой бесконечный миг ночной тьмы, как раз перед восходом солнца. Если бы у нее хватило сил подождать, дать мне шанс измениться! Но она не смогла…

Данте помолчал, потом, собравшись с силами, завершил рассказ:

– Мы поссорились, впрочем, в последние дни это случалось довольно часто. Я был уверен, что мать не права, вспылил и выскочил из библиотеки, даже не взглянув на нее! Она звала меня, но я не остановился. И больше нам не суждено было увидеть друг друга. Я уехал в Лондон, и не прошло и двух дней, как я узнал, что произошло. Мне тогда сказали, что это был несчастный случай: шел дождь, и тропинка стала скользкой. Она потеряла равновесие и упала. Все хорошо знали, как она любила бродить по скалам. Даже во время шторма она часто оставалась на берегу и иногда часами смотрела на бушующее море.

Теперь-то я понимаю, что для мамы это была возможность хоть ненадолго отвлечься от невзгод, которые подстерегали ее в жизни. Тогда-то ей, наверное, и пришло в голову, что есть другой, более верный способ избавиться от них навсегда. Наверное, мама решила, что это и есть спасение. Я словно видел, как она стоит там, на скалах, и смотрит вниз, а прибой шипит и пенится, будто злой дух в преисподней. И вот однажды на рассвете она решилась сделать последний шаг, который разом положил конец всему. Ей больше не нужно было страшиться нового дня и того, что он мог принести с собой.

– Нет, этого не может быть. Послушай, Данте, ты ведь не можешь знать наверняка. В конце концов она действительно могла просто поскользнуться, – прошептала Рея. Откровенность Данте потрясла девушку.

– Когда она кричала мне вслед в тот последний раз, что мы поссорились, она не только звала меня. Напоследок мама крикнула: «Может, смерть позволит мне вырваться из ада, который я сама сотворила для всех, кого люблю!» И она просила простить ее…

Данте уставился на девушку неподвижными, широко открытыми глазами, по-прежнему устремленными в прошлое, и, заглянув в. его лицо, Рея содрогнулась – ей показалось, что она видит перед собой незнакомца.

– Мама просила прощения у меня. Боже мой, какая ирония судьбы! Ты знаешь, ее слова до сих пор жгут мне душу. Крестьяне из маленькой деревушки Мерлей видели, как она в развевающемся от ветра плаще снова появляется на тех же скалах, когда бушует буря. Многие клянутся, что узнали ее силуэт на фоне предрассветного неба. Слуги в замке перешептываются, что ее призрак часто бродит по Большому залу; они слышали, как ее голос жалобно зовет кого-то, но некому ответить ей. Даже викарий из Уэстли-Эббот, соседней деревни, утверждает, что не раз видел привидение. В безлунные ночи оно появляется на верхушке дозорной башни замка. – Данте бросил на Рею недоверчивый взгляд и цинично улыбнулся. Слишком хорошо была ей знакома эта усмешка. – Конечно, наш старый священник чаще черпает вдохновение в бутылке, чем в Священном писании, и это всем известно, так что на его слова не стоит полагаться.

– Но как же ты обо всем этом узнал? Мне казалось, ты говорил, что уже больше пятнадцати лет не был в Мердрако. – Рея жадно стремилась понять этого загадочного и непонятного человека, которого она полюбила, хоть он по-прежнему оставался для нее незнакомцем.

Ей показалось, что Данте мгновенно напрягся, услышав ее вопрос, но тут же равнодушно повел широкими плечами.

– Какая разница, как я узнал! – огрызнулся он, явно не желая развивать эту тему. – В конце концов многие до сих пор уверены, что оборвать собственную жизнь – тяжкий грех. Считается, что душа самоубийцы никогда не найдет покоя и обречена вечно скитаться там, где окончилась жизнь грешника. А многие вообще уверены, что души несчастных прокляты навеки и попадают прямо в преисподнюю. Думаю, мама явно прогадала, ведь это значит, что она просто сменила один ад на другой.