Джон Окас - Исповедь куртизанки

– Сейчас в страну возвращаются французы, воевавшие на стороне американских колоний против английского короля, – сказал он. – Они полны отваги, революционных замыслов и свято верят, что демократия – самая естественная форма правления. Они считают, что люди, способные управлять собой, могут творить чудеса.

– Ты же не поощряешь насилие? – уточнила я.

– Нет, – ответил Эркюль. – Но не поддерживаю и действия нынешнего правительства, которые его разжигают. Нельзя избивать человека и надеяться, что он не станет отвечать тем же.

Мне ли не знать! Взять, например, Замо. В то время мы почти не встречались, но, когда речь заходила о революции, исходившая от него недоброжелательность буквально повисала в воздухе. Этот дикарь постоянно ошивался в местных кабаках в компании хулиганов, именующих себя сторонниками реформ, но на самом деле желающих лишь открытого мятежа, чтобы безнаказанно грабить и бесчинствовать. Материальная выгода не интересовала Замо – он жаждал мести. Ненависть ко мне распространилась теперь на весь правящий класс и стала еще опаснее – остро прочувствованная, рожденная душевными муками, а не алчностью.

Эркюль прекрасно это понимал. Революционные настроения, охватившие Францию, причиняли ему сильную боль. Он действительно любил свою страну. Благодаря своему идеализму Эркюль был способен понять проблемы народа. Он был за правосудие для всех. Это был разумный человек, чьей энергии вполне хватило бы для осуществления справедливых по отношению к простому люду реформ, которые укрепили бы монархию и сняли бы растущее напряжение.

Чем больше я жила, тем больше гордилась своим крестьянским происхождением. Но я давно пришла к выводу, что лицемерие изначально свойственно человеческой натуре и не зависит от классовой принадлежности. Друг Эркюля, американский революционер Томас Джефферсон, писавший, что Господь создал всех людей равными, держал три сотни рабов. Вольтер утверждал, что подчинение женщин мужчинам является естественным порядком вещей, но идеалы, которые он отстаивал, оказались в противоречии с любовными отношениями героя-философа. Руссо посвятил роман драмам своей личной жизни. Его идеализм оказался погребенным под грузом несбывшихся надежд. На мой взгляд, я была ничем не хуже их всех – идеалистка, чье поведение далеко от совершенства.

Кроме того, политика по-прежнему казалась мне мужской игрой, в которой мужчины сами устанавливают правила. В конце концов, неважно, кто ты – демократ или монархист, прав тот, на чьей стороне сила.

Беседа с Эркюлем расстроила меня.

– Сегодня такой прекрасный день, – сказала я. – Ты прекрасный собеседник. Зачем все портить, заставляя меня задумываться о несправедливости этого мира?

Он посмотрел на меня и сказал просто:

– Жанна, я люблю тебя.

Он заключил меня в объятия и прошептал:

– Для меня ты всегда останешься, такой же красивой.

Мы вернулись в постель. Его поцелуи, ласки и комплименты пробудили во мне желание. Я была готова – как, впрочем, всегда, но ему так и не удалось войти в меня.

Не желая оставлять меня неудовлетворенной, Эркюль осыпал меня подарками и комплиментами, пытаясь компенсировать свою мужскую несостоятельность. Я не сомневалась в его преданности и честно пыталась заставить себя довольствоваться лишь ощущением защищенности, но главное мое местечко имело на этот счет свое мнение. Оно не получало должного внимания.

На мой сорок пятый день рождения Эркюль пригласил придворную художницу, мадам Вижье-Лебрюн, писать мой портрет. В начале весны я две недели каждое утро восседала во флигеле в фантазийном платье и шляпе с плюмажем, а мадам Лебрюн делала свое дело.

В те долгие, проведенные вместе часы мы с мадам Лебрюн много разговаривали. Она оказалась умной, проницательной и весьма осведомленной женщиной, столь же любопытной, сколь и откровенной. Она призналась, что имеет в Версале двух любовников. Это не удивило меня, ведь красота художницы не уступала ее таланту. Она рассказала, что ее мужчины недавно узнали о существовании друг друга и теперь оба давят на нее, требуя сделать выбор.

– Я уехала, чтобы все обдумать. Но, честно говоря, я привыкла иметь двух мужчин в день, и довольствоваться одним будет весьма затруднительно для меня.

Я вдруг вспомнила о недавних неудачах Эркюля.

– Что это за выражение лица, графиня Жанна? – спросила мадам Лебрюн. – Позвольте мне догадаться. Эркюль больше не удовлетворяет вас?

Ее проницательность поразила меня.

– Мадам, вы умеете читать мысли? – воскликнула я.

– Я наблюдаю, – ответила мадам Лебрюн. – Я вижу, как внимателен к вам Эркюль, как много он делает для вас. Ни одна женщина не может похвастаться столь обходительным и столь почтительным отношением, как любовница мужчины, ослабленного возрастом, тревогой или снисходительностью.

И здесь мадам Лебрюн попала в точку.

– Забота Эркюля, его слова и поступки, поцелуи и ласки разжигают огонь, который у него нет сил поддерживать, – продолжала великолепная Лебрюн. – Но благие намерения мужчины – слабая замена его способности довести дело до конца. Он сам толкает вас в объятия другого, того, который сможет закончить то, что он начал.

От восхищения наблюдательностью мадам Лебрюн и меткостью ее замечаний я потеряла дар речи. Уверенная в своей правоте, она не нуждалась в моих подтверждениях и продолжила рисовать меня, не развивая тему далее.

Около полудня мы с мадам Лебрюн отправились завтракать во флигель, где с удивлением обнаружили, что утром прибыли посланники от султана Майсура. У султана возникли проблемы с англичанами, и он хотел вмешательства Франции. Посланники пытались убедить Эркюля повлиять на короля. Эркюль предложил им остаться на несколько дней, пока он будет искать способы помочь им. Один из них, Лакшмон Бхоз, имел тонкие царственные черты лица. От него исходил экзотический аромат с коричным оттенком. Он одарил меня туманным, полным обожания взглядом. Я пригласила его сесть рядом со мной за обедом. Пока остальные обсуждали политические вопросы, мы говорили о палящем зное и ядовитых змеях Майсура.

На следующее утро мадам Лебрюн поддразнила меня:

– Я знала, что вы покривили душой, когда сказали, что храните верность одному мужчине. Видела, как вы пытались очаровать того иностранца прямо под носом у Эркюля.

– Вздор! – возразила я. – Месье Бхоз привлекателен, но мне от него ничего не нужно.

– Ах, да! Совсем забыла! Вы же простая деревенская девочка, которая остается со своим мужчиной, несмотря ни на что.

За ужином я, пытаясь опровергнуть догадки мадам Лебрюн, старательно делала вид, что полностью поглощена разглагольствованиями месье Бандара о вторжениях британцев в Индию. Когда Эркюль предложил мужчинам съездить днем на охоту, пальцы моей ноги скользнули по лодыжке Лакшмона, и тот отказался, сославшись на чрезвычайную усталость. Проницательная мадам Лебрюн подмигнула мне, понимающе улыбаясь.