Лесли О`Грейди - Сапфир и шелк

Внезапно лорд Эффингем, заядлый спорщик, любивший заключать пари по любому поводу, предложил:

— Давайте сделаем ставки, господа, чтобы было интереснее. Пусть каждый из мужчин поставит на свою даму. Я лично ставлю сто фунтов на мою леди.

Фелисити, питавшая симпатию к лорду Коксу, спросила:

— А кто будет судить? Каждый джентльмен выберет, конечно, свою даму сердца.

— Если он что-то понимает в женщинах, то непременно отдаст голос своей, — сказал, подмигнув даме, лорд Кокс.

Олли почесал голову под париком.

— Да, об этом я как-то не подумал.

Тогда все обернулись к лорду Силверблейду.

— Это твой дом, Николас. Мы твои гости. И в женщинах лучше тебя никто не разбирается. Тебе мы и доверим судить.

В комнате послышался одобрительный гул, но Николас поднял руки в протестующем жесте.

— Я хозяин и именно поэтому принужден отказаться. Нет, нам нужен непредвзятый судья, а лучше — несколько.

Желающих вызваться судить не нашлось. Стало складываться впечатление, что затее с праздником Венеры суждено провалиться. Николас, что-то бурча себе под нос, подошел к окну. И вдруг его лицо прояснилось. Он обернулся к гостям с сияющей улыбкой на губах.

— О, кто к нам пожаловал! Сам Бессмертный! Почему бы нам не попросить его быть нашим судьей?

Памела хихикнула.

— Бессмертный? Да все же знают, что он никогда не интересовался женщинами! Как вы можете доверить ему судить о женской красоте?

Николас посмотрел в окно. Знакомая личность верхом на старой кляче въезжала на дорожку, огибавшую дом.

— Бессмертный — это прозвище моего кузена Уэсли Девениша, — пояснил Николас тем, кто был незнаком с его двоюродным братом. — Уэсли, знаете ли, страшно боится смерти.

Лорд Хейз озадаченно спросил:

— Что тут странного? Мы все боимся смерти.

Легкая улыбка тронула губы Николаса.

— Верно, но Уэсли впадает в крайности. Он никогда не посещает ни похороны, ни казни. Пару лет назад он даже сбежал на континент, чтобы только не присутствовать на похоронах отца. Ему достаточно увидеть катафалк или открытую могилу, чтобы испугаться насмерть. Он старательно обходит все углы в разговоре — лишь бы случайно не обидеть того, кто может вызвать его на дуэль. Ибо дуэль, господа, как вы знаете, может окончиться смертью.

— И еще, — добавил Олли, — он никогда не надевает черное, потому что черный — цвет смерти.

— Почему он так боится смерти? — поинтересовалась Бесс.

— Когда Уэсли был маленьким, деревенские мальчишки подшутили над ним — заперли его в склеп под местной церковью, — объяснил Николас. — Заперли и забыли. Несколько дней Уэсли там сидел. Он чуть не умер с голоду и не сошел с ума от страха. И вот с тех пор… — Николас развел руками.

— Какой ужас! — воскликнула Бесс.

Олли и Николас обменялись многозначительными взглядами.

— Расскажи им, Ник, как мы пригласили Бессмертного на его собственные похороны.

— Не стоит, Олли. Гости решат, что я законченный негодяй.

Эта проделка была одной из самых жестоких, в которых Нику довелось участвовать. Отчасти его оправдывает лишь то, что в ту горячую пору ему было всего двадцать. Сейчас, спустя семь лет, Николасу, успевшему повзрослеть и поумнеть, уже не хотелось вспоминать о том давнем случае. Гордиться было особенно нечем. Больше того, он согласился бы совсем забыть о дикой выходке, словно ее и не было вовсе.

Но Олли, у которого всегда не хватало такта, продолжал настаивать:

— Если ты не расскажешь, я расскажу сам. Мы здесь все друзья. То, что будет сказано тобой здесь, не выйдет за пределы этой комнаты, я знаю.

Николас понимал, что спорить бесполезно.

— Это было в Лондоне, — начал Олли. — Однажды ночью Ник и несколько его друзей решили подшутить над кузеном Уэсли. Шестеро из нас нарядились в черное монашеское платье и принесли пустой гроб в дом бедняги Уэсли. Он уже спал, так что ничего понять не успел. Мы его связали, рот заткнули кляпом и уложили в гроб. Видели бы вы его лицо! — воскликнул Олли, трясясь от смеха. — Потом мы отнесли гроб в гостиную и отслужили заупокойную мессу.

Николас не мог забыть сдавленных криков Уэсли, его полных ужаса глаз. Теперь ему было стыдно за тот отвратительный поступок.

— Да, хорошо пошутили, — нарушил молчание лорд Хейз.

— И ничего особенного тут нет, — произнес лорд Кокс. — Мы все в свое время подшучивали над друзьями. Каждому из нас есть что вспомнить.

Бесс, однако, придерживалась другого мнения.

— Если бы надо мной кто-то так подшутил, я не смогла бы простить обидчика, — задумчиво произнесла она.

Николас улыбнулся:

— Должен сказать, что мой кузен оказался, на счастье, не слишком злопамятным и простил меня. Хотя я того и не заслуживаю. Я раскаялся. Теперь мы снова друзья.

Уэсли вошел в гостиную и тихо поздоровался со всеми.

Николас поприветствовал гостя, широко улыбаясь:

— Как хорошо, что ты приехал в Силверблейд!

— Я навестил бабушку. И перед возвращением в Лондон решил повидать тебя и тетю Мэри.

Уэсли все время оглядывался, словно боялся, что за ним гонятся.

— Мама всегда принимает тебя с радостью, — сказал Николас, добавив: — Ты ведь всех здесь знаешь, верно?

— Всех мужчин — да, конечно, — неуверенно улыбаясь, ответил Уэсли.

Олли выступил вперед:

— Уэсли Девениш, мы бы хотели обратиться к тебе с просьбой.

— Я в вашем распоряжении, — вежливо ответил Уэсли.

Когда Олли закончил объяснения, Уэсли торопливо согласился стать судьей.

— Славный парень! — просияв, заключил Олли.

— Но только я хочу поставить условие, — добавил Уэсли.

— Какое именно?

— Чтобы проигравшие не вызвали меня на дуэль.

Джентльмены дружно рассмеялись.

Николас обнял Уэсли за плечи и предложил выпить и закусить. Вскоре гости покинули зал. Одни отправились в конюшню смотреть новых лошадей хозяина, другие пошли в богатую библиотеку лорда Силверблейда.

В гостиной остались только Николас и Уэсли. Силверблейд предложил:

— Пойдем поищем мать во французском саду. Я знаю, что она всегда тебя ждет.

Маленький французский садик с кустами и клумбами затейливой формы располагался позади дома. Аромат цветущих растений разливался в воздухе. Леди Мэри нигде не было видно, и Николас нахмурился:

— Должно быть, мои гости напугали маму. Она ненавидит гостей.

— И что теперь, — с улыбкой сказал Уэсли, — лишить себя общества приятных тебе людей лишь из-за того, что леди Мэри предпочитает жить затворницей?

Боль отразилась на лице Николаса. Так бывало всякий раз, когда он думал о матери. Она только раз в день выходила из своих апартаментов, чтобы спуститься во французский сад. Николасу было всего десять лет, когда после трагических событий леди Мэри по доброй воле приговорила себя к затворничеству.