Сара Орвиг - Сладкое желание

Максимо снова начал гадать, уж не почудилось ли ему тогда в гостинице, что Фабиана испугалась. Нет, так оно и было.

Первые две ночи он спал под открытым небом и поднимался ни свет ни заря, чтобы никто не увидел, что он спит один. На третью ночь Максимо залез в фургон.

– Убирайся, – процедила Фабиана.

Но он заглушил поцелуем ее возмущенные протесты, затем подмял под себя и чуть приподнялся, чтобы взять ее за грудь. Вскоре Фабиана уже обнимала его.

Каролина глядела вслед Сойеру до тех пор, пока тот не исчез из виду. В душе осталась пустота, тупой болью ныло сердце, перед глазами все расплывалось. Потом она села на крыльцо, закрыла лицо руками и заплакала. Она до последнего надеялась, что Сойер не уедет, хотя ей пора уже было его узнать. Он такой же суровый, как неприветливые прерии Техаса, а тот, кто однажды вернулся к сгоревшему дому и убитой семье, привык уезжать, не возвращаясь с полдороги. Как же ей плохо!

– Сойер, – прошептала она, моля Господа защитить его в пути.

Каролина вошла в дом и занялась обычными делами в надежде, что работа заглушит боль потери. Но тщетно.

– Черт тебя побери, Сойер Дэй! – в тоске воскликнула она.

Дни текли за днями, одинаковые в своей пустоте. Сначала уволился Карлсон Макдермотт, а неделю спустя Рамон сообщил, что уехал Бен.

– И ты уходишь? – Девушка отвернулась, чтобы скрыть досаду.

– Нет, мисс Каролина, я останусь. Когда снова будем в городе, наймем других, а может, заглянет какой-нибудь странствующий работник.

– Ты очень добр ко мне, Рамон.

– Я вам помогу. Ведь скоро может вернуться ваш муж.

– И команчи тоже, – сухо произнесла она, подавляя желание крикнуть, что Сойер не вернется, он ей больше не муж.

Рамон пожал плечами и сел завтракать, а вскоре к ним присоединились Уилл с Куртом.

После этого разговора Каролина начала работать вместе со всеми. Кожа у нее загорела дочерна, волосы отросли до прежней длины; Рамон оставался вежливым, предупредительным, и она знала почему; ждал, что вернется Сойер.

В конце концов он начал расспрашивать о нем, и вскоре Каролина поняла, что Торрес считает ее брошенной женой. Он стал еще более внимательным, чаще разговаривал с ней, веселил историями о своих первых днях на ранчо или рассказывал о предвоенных годах, когда строили форты, а на границе было гораздо спокойнее; о том, как началась война, армия отсюда ушла и индейцы начали отвоевывать свои земли, как большая часть техасцев поддержала конфедератов; о том, как, после запрещенной дуэли сбежав от суда, Джон Брендон осел на ранчо, зная, что придет время и снова вернется армия, чтобы сражаться с индейцами. Ни Фабиана, ни Максимо, ни Джастин в разговорах никогда не упоминались.

Работая с ней бок о бок, Рамон незаметно стал называть ее просто по имени, без “мисс”.

Однажды, когда ливень переполнил высохший ручей, им пришлось вызволять корову с бычком, застрявших на островке посреди бурлящего потока. Каролина стояла на берегу, а Рамон сумел подобраться к ревущей скотине и попытался вывести бычка, но обезумевшее от страха животное столкнуло его в ручей. Торреса проволокло вниз по течению до упавшего дерева, которое отделяло от берега насколько футов несущейся мутной воды.

– Рамон, держи! – крикнула вымокшая до нитки Каролина, бросая ему лассо. Рамон поймал его с первого раза. Тогда девушка привязала другой конец к седлу и, взяв лошадь под уздцы, начала медленно отводить ее от берега, и Рамон с большим трудом выбрался из ревущего потока. Каролина хотела помочь ему, и оба упали. Она лежала рядом с Торресом, и сердце у нее будто споткнулось, когда она заглянула в его бездонные черные глаза.

Он нежно поцеловал ее, затем язык напористо скользнул ей в рот, и она вдруг обняла Рамона за шею, на миг прижалась к нему, но тут из глубины памяти возникли дымчатые глаза Сойера. Девушка отпрянула, потрясенная своим откликом на поцелуй Рамона.

– Он уже не вернется.

Свернув лассо, Торрес вскочил на ее лошадь, чтобы поскорее добраться до своего коня, а девушка устроилась сзади, вынужденная прижиматься к нему. Хотя она страстно мечтала о возвращении Сойера, но близость Рамона волновала ее. Он здесь, рядом.

Когда он соскочил с лошади, его рука продолжала лежать у нее на бедре.

– Какой же он дурак, – произнес Рамон. – Правда, чувство изменчиво, уж я-то знаю.

Он снова пошел к воде, чтобы еще раз попытаться вызволить корову и бычка.

Незаметно пролетела зима. Каролина подозревала, что Рамон остается на ранчо только из-за нее. Она знала, что он скупает земли к югу от ранчо, но сколько у него земли и когда он ей скажет, что уходит, девушка не имела понятия. О Сойере они больше не упоминали.

Вечером Рамон приходил к ней в дом поболтать, иногда приносил гитару и, сидя на крыльце, негромко пел мексиканские песни. Каролине было приятно его общество. Ей нравились, и благородные черты его лица, и сильное тело, и заботливый взгляд.

Стоя однажды у треснувшего высокого зеркала, Каролина пожалела, что Сойер не видит, какой она стала. Тело сформировалось, грудь налилась, талия стала подчеркнуто тонкой, длинные волосы отливали золотом. По утрам она заплетала их в косу и укладывала на затылке.

Ее семнадцатый день рождения отметили в городе, куда они приехали на День независимости. Мужчины заказали для нее целый розовый куст, а Рамон подарил ей шелковый платок. В этом году скотоводы рассчитывали продать на севере более трехсот тысяч голов. Восемнадцатым президентом стал генерал Грант. Конгресс, презрительно названный Рамоном “саквояжниками”, избрал делегатов для создания новой конституции Техаса, которую в ноябре собирались предложить народу на губернаторских выборах.

Каролина по-прежнему носила обручальное кольцо, но теперь старалась пореже бывать в городе. Последние два раза к ней подходили мужчины, пытались выведать про Сойера, намекали, что с удовольствием заехали бы к ней в гости.

В июле она увидела у салуна “Ленивый пес” Кейна Хатфилда. Он бесстыже ухмыльнулся, и Каролину передернуло от отвращения. Через неделю он сам подкараулил ее.

– Как дела на ранчо? – спросил Кейн.

– Прекрасно, – сухо ответила девушка, соображая, с какой стороны его обойти.

– Слышал, что твой муж еще в Калифорнии.

– Он скоро вернется.

Каролина шагнула вправо, но Хатфилд уперся рукой в стену, мешая ей пройти.

– А может, вообще не вернется. Тебе не одиноко? – поинтересовался он.

– Нет, Кейн, мне не одиноко, а нрав Сойера ты знаешь. От Калифорнии не близко, но он вернется и стрелять еще не разучился.

Девушка вдруг заметила, что их окружают несколько парней. Она сунула руку в карман, нащупала маленький револьвер, который специально купила для поездок в город, взвела курок и развернулась спиной к стене салуна.