Ольга Савкина - Хроники всего мира: Время расцвета

Дюрр согнулся, схватил свою бедную измученную голову, сжал её руками и зажмурился. От роду умный и эмоционально гибкий, он никогда не разбрасывался энергией и не терял время на непрактичные дела. Познакомившись с Цеппелином, Дюрр наконец-то смог работать над собственной мечтой, поэтому никому и ничему не позволял становиться на своём пути. Самодисциплину и организованность Людвиг считал своими главными достоинствами. Когда-то. Прежде. До двенадцатого августа.

Холодная голова и технический склад ума не позволяли Дюрру верить в любовь, тем более – в любовь с первого взгляда. Он был взрослый и повидавший жизнь мужчина, знал женщин, но то, что случилось с ним в двадцать восемь лет, предсказать было невозможно. Одного взгляда на Эмму хватало, чтобы дюррово сердце замирало, а потом начинало колотиться так, что в ушах было слышно движение крови. Её голос вводил Людвига в какой-то нездоровый ступор, когда он не мог выдавить из себя ни звука. Ладони потели, пальцы дрожали и хорошо, если было куда их спрятать. Однажды они столкнулись в лавке и до самого выхода, пока он не вцепился на улице в велосипедный руль, руки предательски тряслись, словно Дюрр был ветхим стариком. Людвиг был всесторонне развитым человеком, читал и медицинские исследования, знал, что несколько лет назад вслед за англичанами Отто фон Фюрт выделил из экстракта надпочечников активное вещество супраренин, которое способно быстро повышать кровяное давление и частоту сердечных сокращений. Людвиг не был наивным дураком, совсем нет, он понимал, что никакая это не любовь, и уж, конечно, не любовь с первого взгляда. Это всё он, супраренин. Как только снизится уровень вещества в организме, Людвиг сможет нормально жить и работать. Но осознание собственной правоты никакого облегчения не приносило, и каждый раз, когда Эмма забегала в мастерские, Дюрр потел, трясся и стремительно терял словарный запас. Ночи никакого облегчения не приносили: накрывало жарким, запретным, а в голове крутится, как вжимаешь горячее тело во влажные простыни и смотришь, не отрываясь только в глаза. А Эмма – вот она, спит в другом конце коридора. Днём то помашет издали, то кивнёт из-за своего бюро, то пригласит на стаканчик яблочного шорли. Приходилось работать всю ночь или оставаться спать в мастерских, прикорнув прямо за столом. Работа, конечно, отвлекала, но усталость притупляла внимание. Вот и сейчас он не заметил, как шагнул прямо под лошадиные ноги. Одним словом, Людвиг Дюрр увяз и увяз крепко.

От графа, конечно, изменения в поведении Дюрра не укрылись, он даже подумывал, не поговорить ли с Теодором Кобером, работавшим у Цеппелина несколько лет назад первым конструктором, чтобы тот захаживал к Людвигу и поглядывал на процесс: как бы Дюрр в любовной лихорадке чего важного не пропустил. Но всё-таки преданность и вера, которую проявил молодой человек в худшие для компании времена, не позволяла графу вот так по-армейски рубануть все прошлые заслуги своего инженера. Ничего, время есть, скоро отпустит, утешал себя Цеппелин, хотя глаз, конечно, с этой странной парочки не спускал. Эмма оказалась старательной и сожалений о том, что Белла вынудила мужа взять незнакомую девицу на работу, граф уже не испытывал. С появлением помощницы дела пошли на лад и в особенно хорошие дни Цеппелин называл её в шутку фройляйн Эмфольг 2. С Людвигом она общалась ровно, глазки не строила и, кажется, даже вовсе не замечала, что тот немного сдвинулся умом. Граф всё-таки пожил уже достаточно и сделал вывод, что, во-первых, Эмма несдвинутым Людвига пока не видела и, вполне вероятно, думает, что он таким был всегда, а, во-вторых, кажется, и вообще не обращала внимания, как бедолага меняется в лице, когда она рядом.

Как бы то ни было, работа над LZ 3 кипела. Ещё в середине июня пришло письмо от Колсмана, что он продолжит работу над проектом, начатую покойным тестем, и профинансирует изготовление и отправку всего конструктива для будущего дирижабля. Технический директор заводов Даймлера, Вильгельм Майбах, работал над новой парой двигателей, способных развить скорость корабля до одиннадцати метров в секунду. Дюрр в своём литейном цехе выполнял в масштабе модели 128-метрового цеппелина с различными модификациями хвостовых стабилизаторов и проверял их управляемость в аэродинамической трубе. Эмма переписывала бесконечные черновики обращений, которые делал граф, вела денежный учёт по всем сметам, которые обнаруживала у себя на столе, проверяла свежесть продуктов на рабочей кухне, где питались работники постоянные и временные, бегала с мелкими поручениями по всему городу, и даже начала собирать рабочую библиотеку с справочниками, научными журналами и архивом собственных чертежей компании. То там, то сям на улицах мелькала её фигурка, туго затянутая в талии поясом аметистовой юбки, в блузке с пышными рукавами, с бьющей по спине от торопливой ходьбы пшеничной косой под соломенной шляпкой.

Каркас из Люденшайда прислали месяц назад. Десятки огромных ящиков сначала перевезли с вокзала на причал в заливе Манцель, где стояли мастерские, а оттуда баржей переправляли в эллинг, в котором Дюрр начал сборку ферм. Деревянный понтонный зал для сборки закрепили якорями в шестистах метрах от берега. Словно мифическая рыба Ясконтий, плавучий ангар щерился с поверхности вод своей чёрной квадратной пастью. Баржа «Буххорн» подвозила к этой дыре грузы, цеплялась тросами за кнехты и отдавала свою ношу словно жертвоприношение. Каждый из ста сорока двух метров мостков по обеим стенам сарая был заставлен инструментами, станками, какими-то запертыми ящиками, на стенах висели кольца верёвок, тросов и цепей, тонны перкаля покоились в тюках по тёмным углам, десятки лестниц разной высоты улеглись на бок в ожидании подходящей работы. Диаметр дирижабля был больше одиннадцати метров, и всего за пару недель его корпус ощетинился этими упорами по всей длине. Всё пространство ангара занимал ажур половины каркаса, разделённый на зародыши будущих отсеков, в которых потом разместят баллоны. Маленькими муравьями висели на этом серебристом скелете рабочие, клепающие небесному чудищу новые кости.

Красноголовые нырки деловито шныряли рядом с плавучим ангаром, к которому липли со всех сторон лодки. Из прибрежных зарослей тростника выглядывали бурые чомги, растерявшие к осени свои величавые короны и воротники, смотрели, как судовые грузчики отцепляют ремни от ящиков, как баржа трогается, как в дальнем сарае на воде бегают и машут руками люди. Серые окуньки выглядывали из воды, блеснув на солнце чешуёй, шевелили губами, схватывали с поверхности какую-нибудь зазевавшуюся мелочь и уходили на глубину, подальше от шума. Волны Боденского озера лениво колыхались, тёплый ветер шевелил листья розовых кустов в городских парках. Магнолии с чего-то вдруг решили зацвести повторно и стояли под жарким сентябрьским солнцем, словно измазанные по кистям маслом: розовым, белым, фиолетовым…