Эви Данмор - Мой любимый герцог

– Меньше часа, – ответила Хэтти. – Правда, если снег не прекратится, мы можем застрять.

Как бы не занесло и дороги в Кенте. «Возвращайся в Чорливуд двадцать второго декабря», – написал Гилберт. Еще неделя, и она будет мыть полы, печь пироги, складывать дрова, и все это с беспокойным ребенком, привязанным к спине. К счастью, три месяца университетской жизни не превратили ее в белоручку. Да и жена Гилберта, как бы к ней ни относиться, очень нуждалась в любой помощи.

– Чем она тебя заинтересовала? – Хэтти смотрела на «Историю Пелопоннесской войны», лежащую на коленях у Аннабель.

В трясущейся карете буквы на обложке прыгали перед глазами.

– По правде говоря, у меня не было выбора. Отец научил меня древнегреческому, как только я научился читать, а история войн в Мессении была его страстным увлечением.

– Он выпускник Оксфорда?

– Нет, он учился в Дареме. Он был третьим сыном в семье, поэтому стал священником. По большей части самоучка.

– Если бы женщинам возможность учиться дали раньше, – сказала Хэтти, – сейчас было бы меньше книг о резне и больше о любви, о чем-нибудь романтичном.

– В этих книгах достаточно романтики. Возьми, к примеру, Елену Троянскую – чтобы вернуть ее, Менелай спустил на воду тысячу кораблей.

Хэтти поджала губы.

– Лично я всегда считала, что тысяча кораблей – перебор. А Менелай с Парисом дрались из-за Елены, как собаки из-за кости, причем ее желания никого не интересовали. И даже ее одержимость Парисом вызвана отравленной стрелой – что ж тут романтичного?

– Страсть, – ответила Аннабель, – ведь стрелы Эроса наполнены страстью.

– О, страсть опасна, как самый страшный яд, – сказала Хэтти, – и то и другое сводит людей с ума.

Она была права. Древние греки считали страсть формой безумия, отравляющей кровь, и в наши дни из-за нее все так же происходят тайные побеги, незаконные дуэли и трагические романы. Даже донельзя здравомыслящая дочь викария может пойти по кривой дорожке, поддавшись страсти…

– А вот Платон действительно был романтиком, – продолжала Хэтти. – Недаром он говорил, что наша душа была разделена надвое еще до рождения и что мы проводим всю свою жизнь в поисках своей второй половинки, чтобы найти ее и стать одним целым?

– Да, он и правда так считал.

Вообще-то он не считал эту идею серьезной, и его пьеса о родственных душах была сатирической. Аннабель не стала сообщать об этом подруге, потому что в глазах Хэтти появился мечтательный блеск, погасить который у нее не хватило духу.

– Я так жду встречи со своей потерянной половинкой, – вздохнула Хэтти. – Катриона, а как выглядит твоя вторая половинка? Катриона!

Катриона оторвалась от книги, медленно моргая, словно испуганная сова.

– Половинка?

– Ну да. Твоя вторая половинка, – подсказала Хэтти. – Мужчина, который станет для тебя идеальным мужем.

Катриона задумчиво вздохнула.

– Ну… даже не знаю.

– Женщина должна знать, какого мужчину она мечтает встретить!

– Думаю, он должен заниматься наукой, – сказала Катриона, – тогда он позволит и мне заниматься исследованиями.

– А, понятно, – кивнула Хэтти. – То есть он должен быть прогрессивным джентльменом.

– Конечно. Ну а твоя половинка? – быстро спросила Катриона.

– Молодой, – сказала Хэтти. – Он должен быть молодым, разумеется, титулованным и обязательно светловолосым. Знаете, такие роскошные волосы, темно-золотые, как древнеримские монеты.

– Такой своеобразный цвет довольно редко встречается, – заметила Катриона.

– Зато очень подойдет для моих картин. Тогда он сможет мне позировать, – объяснила свои пристрастия Хэтти. – Ведь какой-нибудь старообразный сэр Галахад здесь не годится. Разве рыцари в сияющих доспехах могут быть старыми и некрасивыми?

Аннабель чуть не рассмеялась. О рыцарях и принцах очень любили поговорить молоденькие девушки из ее родной деревни. Однако для Хэтти рыцари и принцы были не просто сказочными существами. Они приезжали обедать к ее родителям в их дом в Сент-Джеймсе. И если кто-то из них женится на Хэтти, он будет защищать ее, выполнять все ее прихоти, потому что иначе ему придется держать ответ перед Джулианом Гринфилдом.

Будь она Хэтти, которая выросла в любви и довольстве, в распоряжении которой была целая армия слуг, Аннабель тоже мечтала бы о замужестве и рассуждала о второй половинке. В теперешнем же положении брак для нее означал нескончаемую работу по дому, в дополнение к которой прибавилась бы еще одна обязанность – мужчина получал право пользоваться ее телом для своего удовольствия. Что может быть хуже – делить постель с мужчиной, который безразличен или способен втоптать сердце женщины в грязь?

– Аннабель, – не преминула сказать Хэтти. – Ну а теперь ты расскажи нам о своей второй половинке.

– Она, наверное, где-то далеко и сильно занята. Так что я рассчитываю только на себя.

Аннабель уклонилась от неодобрительного взгляда Хэтти, снова отвернувшись к окну. Мимо проплывала деревня. Вдоль улицы выстроились каменные коттеджи медового цвета, напоминающие пряничные домики с покрытыми снегом крышами и торчащими трубами. Несколько жирных свиней тяжело переваливались по тротуару. Было видно, что герцог печется о своих арендаторах.

Боже, что это?!

– Это и есть Клермонт? – Аннабель коснулась пальцем холодного оконного стекла.

Хэтти подалась вперед.

– Ну да. Какой прекрасный дом!

«Дом» и «прекрасный» – эти слова не могли в полной мере описать строение, которое показалось вдалеке. Клермонт вырастал перед ними, как волшебный утес, огромный и величественный. Раскинувшись на пологом склоне, украшенный изящными барельефами, он смотрел сверху на многие мили вперед, будто правитель на троне. Он был пугающе великолепен.

Мощеный двор был настолько огромен, что, казалось, с такого расстояния до дома цоканье копыт не доносится. Но у подножия серой известняковой лестницы парадного входа их уже поджидала одинокая фигура. Перегрин Деверо. Глаза у него были осоловелые, галстук помят, но на ногах он держался твердо, помогая им выйти из кареты.

– Я от души рад видеть вас у себя в гостях, дамы, – сказал он, беря под руку залившуюся румянцем Катриону и тетушку Гринфилд, чтобы проводить их наверх по лестнице. – Джентльмены с нетерпением ждали вашего приезда.

Войдя внутрь трехэтажного дома, гостьи очутились в холле с высоким куполообразным стеклянным потолком. Балюстрады верхних этажей украшали статуи. Пол был выложен черно-белыми мраморными плитами и напоминал гигантскую шахматную доску. В самый раз для человека, который считается главным стратегом королевы.

Аннабель глубоко вздохнула и выпрямилась. Все идет по плану . Она справится, как-нибудь переживет этот уик-энд. За столом в ножах и вилках она не запутается, как и перед кем делать реверанс, знает назубок. Аннабель хорошо говорила по-французски, на латыни и греческом, пела, играла на фортепиано, могла поддержать беседу на исторические темы, причем и о Востоке, и о Западе. Спасибо за это увлеченному древней историей отцу и прабабушке по материнской линии. С галльской решимостью ее миниатюрная grand-mère прививала галантные французские манеры всем своим потомкам вплоть до семейства викария. Поэтому в Кенте Аннабель слыла чудачкой, чересчур образованной, как сказала она Хэтти. Кто же знал, что здесь, во дворце герцога, все эти познания пригодятся и, быть может, помогут избежать промахов?