Роксана Гедеон - К чужому берегу

Роза искренне рассмеялась, и если б не чуть хриплый тембр ее смеха, можно было подумать, что смеется молодая девушка:

–– Свидание сорвалось! Мадам Фортюнэ известила первого консула, что заболела. Но шила в мешке не утаишь: Клавьер просто купил у нее этот интимный ужин. Соблазнил бедняжку внушительной суммой, а на следующее утро его люди растрезвонили по городу о том, что генерал Бонапарт был отвергнут ради денег. Что и сказать, посмешище! А Париж не любит смешных…

Роза произнесла это и тут же посерьезнела, сдвинув брови:

–– Вы же понимаете, такие шутки не прощают.

«Да, – подумала я, – это похлеще того, что сделал граф де Фротте. Тот рисовал карикатуры на первого консула и поплатился за это жизнью, а Клавьер, по сути, унизил мужское достоинство генерала… Это называется дергать смерть за усы». Я почерпнула подобное выражение у Александра, из его рассказов о службе в Индии, – так говорили индусы, когда шли на охоту на тигров, и оно казалось мне точной характеристикой поступка банкира.

Клавьеру не впервой, конечно, было попадать в тюрьму, и он всегда слыл достаточно дерзким человеком. Но нынешняя история выглядела уж совсем вызывающе. Я поймала себя на неожиданной мысли о том, что, как ни странно, нынче и мой муж, и Клавьер заняли по отношению к Бонапарту одинаковую позицию. Но если Александр был военным врагом генерала, простым и открытым, что позволяло надеяться на перемирие, то положению банкира вообще, на мой взгляд, ничего не могло помочь. Может, Клавьер поглупел? Привык к собственному всемогуществу при Директории и думает, что ему все сойдет с рук?

–– Так что же… банкир поддержал эту бедняжку… которая пострадала от его выходки?

–– Кого вы имеете в виду, мадам?

–– Ну, вот эту Фортюнэ…

–– С какой же стати? Думаю, она была для Клавьера не больше, чем способом уязвить генерала. Банкир живет сейчас с Терезой Тальен, а она красива, как капитолийская Венера… Не секрет, конечно, что банкир любит приударить за женщинами, и я сама знаю нескольких дам из бывших, которые нет-нет да и получают от него деньги за любовные услуги, но любит он только Терезу, это всем известно!

–– Любит? – повторила я слегка недоверчиво, вспоминая, как распоряжался Клавьер Терезой в первые годы революции. Как «сдавал» ее в аренду всякому, кого нужно было обольстить, в том числе и Франсуа, моему покойному незадачливому мужу.

–– Утверждают, что любит. Возможно, он даже женится на ней, ведь у них в январе родилась дочь, которую назвали как-то вычурно – Клеманс-Изор, кажется…

Клеманс Изор – так звали средневековую провансальскую знатную даму-поэтессу, покровительствовавшую трубадурам. Поэтическое имя выбрал Клавьер для дочери! Неизвестно почему, но я почувствовала нечто похоже на досаду или ревность, и у меня невольно вырвалось:

–– Насколько мне известно, у мадам Тальен уже есть трое или четверо детей, отцовство которых приписывали то ли Баррасу, то ли Клавьеру, то ли…

–– То ли ее собственным двум предыдущим мужьям! – подхватила Роза со смехом. Потом покачала головой: – Но нет. После того, как Клавьер перекупил мадам Тальен у Барраса, она хранит верность своему покровителю. Это и не удивительно: он окружил ее такой роскошью!..

–– Перекупил у Барраса? Что это значит?

–– Это значит, что вы совсем новичок в продажном парижском свете, мадам! Но, поскольку монсеньор епископ просил меня держать вас в курсе всех событий, я охотно буду для вас проводником…

Негромким голосом, довольно иронично мадемуазель поведала мне о том, что пару лет назад развращенный Баррас, пресытившись ласками Терезы, уступил ее Клавьеру за крупную сумму. Это случилось на охоте в Рэнси, новом поместье банкира. Как только торг был завершен, мадам Тальен поселилась в комнатах, смежных с покоями своего покупателя, и отныне безропотно занимала место в его карете и в его театральных ложах. Никаких упреков Баррасу она не высказала, как в свое время смиренно промолчала и Жозефина, отданная им в жены Наполеону Бонапарту.

–– Возможно, – продолжала Роза уже чуть уважительнее, – это и выглядело грязно и оскорбительно, но позже банкир загладил это впечатление своей щедростью. Он подарил мадам Тальен роскошный дом на улице Вавилон, дом с садом и мебелью… да и в Рэнси она выступает полновластной хозяйкой.

Как оказалось, в Рэнси дружная чета любовников живет на широкую ногу. Клавьер регулярно устраивает охоты в соседнем принадлежащем ему лесу, а Тереза закатывает балы и приемы, на которых бывают – ну, точнее сказать, бывали – все государственные сановники, от Фуше до Камбасереса, все иностранные послы. Покои, в которых она обитает, отделаны с вызывающей роскошью – эбеновое дерево, слоновая кость и перламутр, а огромная ванная комната черного мрамора вмещает четыре различных мозаичных бассейна и озерцо с золотыми рыбками.

–– Он прямо изображает из себя герцога, – заметила я, услышав про охоты.

–– Вы бы еще больше удивились, узнав, что он каждый день ездит верхом по Елисейским полям, будто принц какой-то в прежние времена… Ах, деньги, деньги! Нынче они всесильны. Человек, который владеет капиталом в тридцать миллионов, может позволить себе почти все.

–– Так Тереза Тальен нацелилась на эти тридцать миллионов? – спросила я чуть иронично, поднимаясь из-за стола.

–– Вы попали в точку, мадам! Конечно, теперь Бонапарт изгнал ее из света, и она может показаться обществу на глаза лишь в коляске на пути в Лоншан, но ее плодовитость может оказать ей добрую услугу. Если у нее родится сын от банкира, думаю, она завоюет титул госпожи Клавьер.

–– Да ведь она же замужем, – возразила я изумленно.

–– А для чего нынче существуют разводы? Тем более, что бедняга Тальен до сих пор не вернулся из Египта…

Я узнала от Розы уже многое и решила прекратить разговор, от которого, честно говоря, меня слегка подташнивало. Ее рассказ обрисовывал омерзительные нравы недавней властной верхушки, и я теперь даже не удивлялась тому, что у генерала Бонапарта не сложились отношения со всей этой продажной камарильей.

Ясно, что Баррас и Клавьер, известные авантюристы и казнокрады, легко находили общий язык с Терезой Тальен, по правде говоря, прожженной шлюхой, которая была на содержании у каждого, кто мог много платить за ее красоту, и ввела жуткую моду на платья в виде прозрачных кисейных рубашек, едва прикрывающих тело и обрисовывающих при движении игру мускулов на ягодицах. Все они, вместе взятые, были какой-то гнусной отрыжкой революции, и выглядело вполне закономерно, что генерал Бонапарт пытается вышвырнуть их на задворки света. Я даже готова была испытывать благодарность к нему за то, что он ставит их на место.