Моника Маккарти - Коварный искуситель

Графиня кивнула. Лахлан не видел ее лица, но не сомневался, что глаза ее налились слезами. Она едва не плакала всякий раз, когда говорила о дочери.

– Ведь Бьюкен ее не обидит, – продолжил Маккей, и в его голосе послышались стальные нотки.

Она покачала головой.

– Нет-нет, не думаю, но она знает о моих планах. Я никогда не говорила, что собираюсь куда-то забрать ее с собой. И теперь опсаюсь, что он забьет ей голову ужасной ложью. Мне просто жаль…

Она умолкла, стиснув зубы и сжав губы, и догадаться, о чем она думает, было несложно.

– Мне он нравится ничуть не больше, чем вам, – сказал Маккей. – Но Макруайри – да и никто другой на его месте – в любом случае не смог бы добраться до вашей дочери вовремя. А тут еще взрыв и ваш муж у самых ворот. Я видел, как Лахлан выбирался из самых немыслимых ситуаций, однако выкрасть женщину с ребенком из крепости вроде Балвени, когда вокруг полно людей вашего мужа, вряд ли кому-то вообще по плечу.

Проклятье! Еще не хватало, чтобы Маккей его защищал! Решительным шагом Лахлан вошел в пещеру, не обращая внимания на Маккея с его укоризненным взглядом – почему не дал условленный сигнал? – и остановился в нескольких шагах от того места, где они сидели.

Ему захотелось вдохнуть ее благоуханный аромат, но он запретил себе даже думать об этом. Как этой женщине удается так хорошо пахнуть после двух дней в пещере? И про себя опять проклял Маккея: который дал ей это чертово мыло.

Когда графиня взглянула на него и он заметил в глазах ее слезы, чувство досады больно кольнуло в груди.

– Простите, – начал Лахлан, не вполне осознавая, зачем это говорит, – но я был вынужден оставить вашу дочь в замке.

Он мог бы поклясться, что слышал, как у Маккея отвалилась челюсть. Графиня, казалось, удивилась не меньше, судя по ее взгляду. Однако на сей раз она отвела глаза не сразу.

Она так внимательно рассматривала его лицо, что Лахлану было неловко, хотя он знал, что ничего ей увидеть не удастся.

– То есть вы извиняться за ложь не хотите? – уточнила Изабелла.

Лахлан покачал головой.

– Нет. Я должен был вытащить вас оттуда. Вы бы стали сопротивляться, а нам нельзя было терять ни минуты.

– Но что, если бы я отказалась ехать без дочери? Вы предвидели такой исход?

Он ответил ей суровым немигающим взглядом.

– Может, это вам следует поблагодарить меня за то, что не вынудил вас принять такое решение.

Она ахнула и удивленно взглянула на него, когда осознала жестокий смысл этих слов. Она так гневалась из-за его лжи, что не подумала, чем могло бы все закончиться, скажи он правду. Ей пришлось бы делать выбор между дочерью и обещанием, данным Брюсу, между долгом и материнской любовью.

Выражение лица графини подсказало ему, что она наконец-то поняла причину его поступка.

– Постарайтесь немного поспать, – буркнул Лахлан, отворачиваясь. – Последний из солдат вашего мужа уехал сегодня днем. Мы тронемся в путь через несколько часов и будем скакать без остановок. Не знаю, долго ли Брюс согласится ждать.

Кажется, она была рада сменить тему.

– Вы уверены, что Уильям добрался до Скуна?

– Да, но не думаю, что Брюс станет тянуть с коронацией: ждать слишком рискованно.

Она кивнула, затем, извинившись, покинула мужчин на несколько минут. Лахлан старался не смотреть ей вслед.

Маккей встал и начал собираться. Ему предстояло стоять на часах, пока Лахлан будет спать – по крайней мере постарается уснуть, если это возможно неподалеку от графини. Макруайри постоянно чувствовал на себе его взгляд, наконец не выдержал:

– Ну говори уже!

– Оставь ее в покое, Макруайри! Бедная женщина достаточно натерпелась. Бьюкен превратил ее жизнь в ад.

Лахлан шагнул вперед, кровавая пелена заслонила ему глаза.

– Что ты хочешь сказать? Он ее бил?

Маккей ответил ему долгим взглядом, явно недоумевая, отчего командир так взъярился.

– Не знаю, но то, что измучил, верно: все время держал под замком.

Лахлан вспомнил про караульных в дверях ее покоев и еще двоих у подножия лестницы.

– Почему?

– Тиран хотел держать жену в узде, да покрепче.

Лахлан насупился, поскольку лучше, чем кто-либо другой, знал разрушительную силу ревности, как оправданной, так и беспричинной. Интересно, был ли у ее мужа повод ревновать? Он с подозрением взглянул на Маккея.

– Почему она тебе все это рассказала?

– Она и словом не обмолвилась: просто я сам сложил два и два из того, что слышал. А насчет «почему»… я ведь не пялюсь на нее, как ты. – Маккей помолчал, устремив на него испытующий взгляд. – Почему тебя это так интересует?

– Не интересует.

У Макруайри появился повод взглянуть на ситуацию по-другому. Может, в этом причина ее разлада с мужем?

Ясно, что Маккей ему не поверил.

– Я видел, как ты на нее смотришь. Она красивая женщина – красивая, но замужняя женщина, которой придется дорого заплатить за то, что ей предстоит. А тут еще ты, со своими воздыханиями.

Лахлан не желал выслушивать мораль – ни от Маккея, ни от кого бы то ни было еще. Разумеется, он ее вожделел: нужно быть евнухом, чтобы воспринимать эту женщину иначе, – но однажды ему довелось воспылать безумной страстью, так что хватит, достаточно.

Уж кому-кому, но Маккею лучше подумать о себе.

– Если я ее захочу, неужели ты думаешь, что меня остановит брачный контракт?

Маккей взглянул на него с отвращением и буркнул, выходя из пещеры:

– Маклауд был прав: у тебя змеиная душа.

Что ж, вождю Шотландской гвардии виднее. Собственно, потому Лахлан здесь, разве не так? Выполнить задание, не задавая вопросов, – вот его метод.

Лахлан не сдержал усмешки.

– Пусть так, однако я по крайней мере не сохну по невесте лучшего друга.

Маккей вздрогнул, и он понял, что стрела попала в цель, а значит, надо внимательно наблюдать за руками воина, чтобы не попасть впросак, если тот схватится за оружие.

Охваченный яростью, Маккей тем не менее был достаточно опытен, чтобы позволить Лахлану заманить его в ловушку.

– Держись от меня подальше, Макруайри! Расточай свой яд в другом месте.

Не говоря больше ни слова, он стремительно вышел из пещеры.

Белла любила верховую езду. Только ради прогулки верхом муж отпускал ее на свободу – пусть и под бдительным присмотром дюжины солдат, призванных не столько охранять, сколько не допускать контактов с ожидавшими под каждым кустом любовниками. Но после сорока часов в седле – к тому же под дождем – ей казалось, что она больше никогда в жизни даже не посмотрит на лошадь.

Она считала себя хорошей наездницей, но, похоже, заблуждалась: после того как они были вынуждены держаться подальше от дорог и ехать через лес и прочие труднопроходимые места, тряска от быстрой скачки сделалась невыносимой. По сравнению со своими сопровождающими Белла казалась себе малым ребенком, который только учится ходить.