Симона Вилар - Исповедь соперницы

Много лет назад свирепые викинги совершили набег на Восточную Англию, и не было никого, кто мог бы их остановить. И только молодой король Эдмунд не поспешил спрятаться у знатной родни, а сумел сплотить людей и повести против завоевателей. Он славно бился, но его предали, и король стал пленником. Жестокосердные варвары учинили над Эдмундом страшную расправу: привязали лицом к столбу, взрезали со спины ребра, разворотив их, как крылья, и через разверстую рану вырвали легкие и сердце. Когда же король в страшных мучениях умер, они отрубили его голову и выбросили в болото.

Однако голова не потонула в трясине — в ту же ночь ее нашла волчица, отнесла в местечко Беодриксворт и, сев у дороги, охраняла свою страшную добычу до тех пор, пока не появились монахи из местной обители. Только тогда волчица скрылась в чаще, позволив братьям подобрать голову короля-мученика. Монахи забальзамировали ее и, соединив с другими частями тела, похоронили в обители Беодриксворта.

К месту упокоения короля-мученика приходили саксы, чтобы помолиться за своего героя, и вскоре у гробницы Эдмунда стали происходить многие чудеса. Тогда его останки переложили в раку [67], выстроили над нею церковь, и отовсюду к монастырю, отныне получившему имя Святого Эдмунда, стали стекаться паломники.

Я слушал леденящую кровь историю о короле-мученике, испытывая смущение от того, что прежде, бывая в Бэри-Сент-Эдмундс, даже не удосуживался преклонить колени у гробницы великого святого. Но тогда это было в порядке вещей — мы, нормандские рыцари графини, презирали все саксонское. Теперь же, в присутствии всех обитателей Тауэр Вейк, я дал обет, что непременно наведаюсь в Бэри-Сент и помолюсь над мощами Эдмунда.

Но иной раз наши вечерние беседы касались того, о чем толкуют и в замках, и в придорожных корчмах, и в хижинах: сильных мира сего. Здесь, в глуши фэнов, как и среди нормандской знати, всех занимал один вопрос — что грядет, если в некий день Генрих Боклерк предстанет перед Господом.

Я с удивлением убедился, что саксы, несмотря на их строптивость и свободолюбие, уже давно свыклись с тем, что ими правит король-норманн. Больше того, памятуя своих великих королев — Беренику, Этельфлид и Эмму, они вполне были готовы принять власть Матильды, с чем никак не могли смириться нормандские бароны. Ведь Матильда представляла дом Анжу, а нормандцы и анжуйцы испокон веков враждовали. Что до Теобальда Блуа, то саксы относились к этому французу, чья нога никогда не ступала на землю Англии, с подозрительностью и сомнением.

Поистине, среди этих простых людей наш король нашел бы куда больше приверженцев, чем среди своих приближенных. И Генрих наверняка об этом догадывался — недаром в самые трудные времена своего правления он опирался на саксов.

Кто-то из воинов отпустил замечание насчет того, что если уж знати так хочется видеть на троне мужчину, то чем плох Стефан Блуа — такой же потомок Вильгельма Завоевателя, как и Теобальд. Мне пришлось возразить. Я знал Стефана — он не таков, чтобы рваться к власти. Слишком вял, добродушен и напрочь лишен честолюбия. И Генрих Боклерк, поняв натуру племянника, не надеется на него. Стефан Блуа — это та лошадка, которая постоянно нуждается в понукании, и хороша лишь на коротких дистанциях. А после стремительного рывка с превеликим удовольствием сходит с круга, чтобы попастись на какой-нибудь лужайке вместе с коровами и овцами.

Саксы слушали меня не менее увлеченно, чем когда я начинал петь:

Саксы слушали меня с интересом. Даже Гита переставала прясть и, отложив веретено, глядела на меня словно бы с удивлением. Конечно, ведь они все привыкли, что я не более чем рыцарь-приживала. И вот оказывалось, что я в курсе того, что происходит при дворах, знаю нравы и привычки сильных мира сего. Чтож, пусть не забывают, кто я. Я ощущал невольную гордость, и даже снисходительно наблюдал за пытающимся отвлечь от меня внимание Хорсой. Увы, моя прекрасная дама Гита простила своего грубого соседа Хорсу и он стал частым гостем в Тауэр-Вейк. Когда приезжал, невозможно было не заметить наше соперничество за внимание Гиты. И вот после того, как я ответил на все вопросы саксов, Хорса вдруг выступал вперед, начинал свою излюбленную тему, о том, сколько еще в Англии продлится тирания потомков Завоевателя. И что ему не жилось спокойно, когда жизнь так прекрасна, а сам Хорса разбогател на торговле соколами? Но в Хорсе словно горел неугасимый огонь, и его свет отражался в глазах внимавших ему саксов. Только предостерегающий взгляд Гиты принуждал его сдерживаться. Я же начинал перебирать струны лютни, петь:

Сидящие у огня начинали улыбаться, и Гита улыбалась вместе с ними. Ах, какая же чудесная у нее была улыбка! Словно весна, наступившая после дождливой зимы.

А эта зима как раз такой и выдалась — долгая, сырая, с бурными ветрами и затяжными дождями со снегом. И всякий раз, когда я пытался заговорить о наших отношениях, леди Гита давал мне понять, чтобы я не питал никаких надежд.

О нет, я не докучал ей своей любовью. Я брал малышку Милдрэд на руки, и мне становился в радость даже нескончаемый зимний дождь, и не наводила уныние вечная туманная хмарь над фэнами.

Но едва засияло солнце и зазеленели луга, пришла весть, что из-за моря в Норфолк вернулся Эдгар Армстронг…

На следующее утро меня не стали тревожить, решив, что я отсыпаюсь после празднества. Оттого и не больно таились в разговорах — тут я и услышал, как кто-то обмолвился: вот, глядишь, и леди Гите выпало немного счастья.

Но на говоруна мигом цыкнула Эйвота — уймись, не привели Господь, Ральф услышит. На что рив Цедрик заметил:

— Парень и без того не слепой. Видали, каким он явился под утро?

Последовавшее за этим молчание можно было расценить как сочувственное. Но мне-то что за дело до их сочувствия? Мое сердце кровоточило.

Я припомнил, как повела себя леди Гита, когда стало известно о возвращении Эдгара. Неужели она и в самом деле надеялась, что оставивший ее любовник прямо с корабля бросится в Тауэр Вейк? Или она запамятовала, что супругой графа перед Богом и людьми является миледи Бэртрада?

А вскоре мы узнали, что Эдгар собирается устроить большую ярмарку в Гронвуде, и леди Гиту это воодушевило.

— Превосходно! Мы немало сэкономим, если шерсть этого настрига повезем не в Норидж или Ярмут, а в Гронвуд.

Собираясь на торг, она была необычайно оживлена и даже надела новое голубое платье-блио, сделавшись похожей на знатную нормандку.