Симона Вилар - Королева в придачу

Королева посмотрела на неё со страхом и жалостью. Эта молодая женщина готова спасти свое доброе имя, спасти честь и репутацию одной из Грэев, даже рискуя жизнью... соглашаясь на болезненную и опасную операцию. Но в тот же день Мэри переговорила со своим лекарем Джонатаном Холлом, оставшимся с ней после отъезда леди Гилфорд.

Последнее время Мэри почти не общалась с ним, так как за ней наблюдали французские медики, но Джонатан Холл был её другом ещё со времен её ссылки в Хогли, и она могла ему доверять. Он успокоил Мэри. Оказалось, в Париже, особенно в окружении двора, полным-полно повивальных бабок и акушерок, к услугам которых весьма нередко прибегают придворные дамы. Джонатан обязался устроить все тайно и быстро, и на другой же день ушел вместе с Лизи в город, а вернулись они лишь под вечер.

На Лизи страшно было взглянуть. Двигалась она со скоростью улитки, в лице ни кровинки, глаза погасли, а губы искусаны в кровь. Но она пыталась бодриться, сообщив, что женщина, к которой они обратились, оказалась опытной особой, все сделала, как надо и даже пообещала фрейлине, что у той ещё будут дети. Однако, глядя на неё, Мэри с ужасом осознала, что сама бы она ни за что не решилась на подобный шаг.

Состояние Лизи, несмотря на все её попытки держаться, могло вызвать подозрение, а так как в спальне королевы обязательно должна была ночевать одна из её фрейлин, Мэри предложила ей остаться у неё, хотя в последнее время это место почти всегда оставалось за Анной Болейн. И этой ночью, глядя на переброшенный через спинку стула голубой плащ Лизи, Мэри неожиданно поняла, как она может встретиться с Брэндоном. Ведь многие знали этот плащ, многие видели, как Лизи Грэй выскальзывала ночью из покоев королевы...

Мэри напоила фрейлину подогретым вином с пряностями, чтобы к той скорее вернулись силы после потери крови. Девушка глядела на королеву влажными от избытка чувств глазами и целовала ей руки.

– О, миледи, моя королева... Я так признательна вам. Всей моей жизни не хватит, чтобы отблагодарить вас...

И тогда Мэри, набравшись храбрости, сказала, что Лизи, дабы отблагодарить её, следует только одолжить свой плащ... Лизи поняла. Королева затевала опасную игру, столь опасную, что... Но она не смела отказать.

На следующий день придворные обратили внимание на то, что мисс Лизи Грэй о чем-то долго беседовала в отдаленном покое с Чарльзом Брэндоном. А ночью, хотя королева оставила её дежурить в своей опочивальне, та после полуночи, низко надвинув на глаза большой голубой капюшон, вышла из её апартаментов. Девушка скользнула по пустому темному коридору, где только отблески ночников отражались в черно-белых мраморных полах, да стояли у каждого прохода, как живые статуи, фигуры иноземных охранников-швейцарцев в своих немыслимо ярких одеждах...

В комнате для фрейлин Анна Болейн заметила сестре Лизи, Анне Грэй:

– О чем только думает твоя сестра? Французский двор окончательно развратил её. Сначала Монморанси, а сегодня я не удивлюсь, если станет известно, что она встречалась с Брэндоном.

– Но это все же лучше, чем твои свидания с этим усатым тараканом мсье Гриньо, – парировала Анна Грэй.

Анну ужаснула перспектива, что кто-то может подумать, будто её связывают с Гриньо совсем не те отношения, какие были на самом деле. Но уж лучше пусть думают так, чем дознаются, что она шпионит для гувернера герцога Ангулемского. И, как бы ей ни было неловко, она первая замяла разговор, завозившись с Курносым, который вдруг начал скрестись в дверь, пытаясь открыть её и выскользнуть вслед за Лизи. И что это с псом? Обычно он не оделял своим вниманием эту фрейлину. Но вскоре именно беспокойное поведение собачки натолкнуло девочку на опасную догадку. Она даже испугалась, и ещё долго ворочалась с боку на бок, прижимая к себе Курносого, пока тот не успокоился и затих. Фрейлины тоже вскоре заснули, лишь Анна все не смыкала глаз. Она слышала, как в соседнем покое громко храпит баронесса д’Омон, что-то бормочет во сне мадам Нэвэр... «Тоже мне сторожа», – думала Анна. В какой-то момент она встала, в одной рубахе, на цыпочках, пробежала через комнату фрейлин и тихонько приоткрыла створку двери в покои королевы. Похоже, что королева спит. Пламя угасающего камина бросало слабые отблески на ложе с полузадернутым шёлковым пологом. Анна увидела закинутую за голову руку спящей, кружевные оборки её ночного чепца... Постель дежурной фрейлины стояла в углу, и Анна Болейн со своего места не могла её разглядеть. Но ведь Лизи ушла? И уже собираясь прикрыть дверь, почти успокоившись, Анна вдруг обратила внимание на нечто, что дало ей повод предположить, что в королевском ложе спит совсем не Мэри. Длинная прядь волос, выбившаяся из-под чепца, имела совсем иной оттенок, чем у королевы. Это был не медово-золотистый, почти рыжеватый отлив волос Мэри Тюдор, а скорее пепельно-русый, как у Лизи Грэй! Пока это оставалось просто догадкой. У Анны не хватило смелости проскользнуть в королевскую опочивальню и убедиться в правильности своего предположения. Решив дождаться утра, когда Лизи в голубом плаще вернется, Анна долго и мужественно боролась со сном, таращась в темноту. Она слышала, как менялась стража во дворцовых переходах, но потом тишина и дыхание спящих разморили её, и девушка заснула, сама не заметив когда, пропустив тот момент, когда под утро в королевскую спальню бесшумно, как тень, проскользнула фигура в голубом плаще.

На следующий день королева выглядела несколько утомленной, недовольной. Она не замечала испытующих, осторожных взглядов Анны Болейн. Этой ночью... Их любовь с Брэндоном была столь долгожданной и страстной... Встретившись в пустующем крыле дворца, они любили друг друга пылко и неистово. Узкая комнатка, заставленная старой мебелью, тюками и ящиками, узкий топчан в углу, где они дерзко и радостно предавались плотским утехам... Мэри полностью доверяла Брэндону. В ней больше не осталось стыдливости, она знала, что прекрасна, что он любуется ею! А то, что испытывала в объятиях того, кого сама избрала, дарило ей острейшее наслаждение. Она удивлялась, как Брэндон мог быть таким осторожным с ней, прерывать блаженство, дабы она не зачала от него, и была признательна ему за эту заботу... Но сама с собой ничего не могла поделать – едва отдышавшись, вновь ластилась к нему, упиваясь его прикосновениями, ощущением его жестких ладоней на своей коже, его упоительными ласками и поцелуями.

– Ты маленькая бесстыдница, – шептал он ей, любуясь её зажигательной чувственностью и почти задыхаясь: – Но как ты восхитительна!

Их страсть таила в себе опасность, запрет, но именно это придавало ей столь головокружительную остроту и неистовство. И как же тяжело было расстаться, а потом, днем, скрывать все, отводить глаза, сдерживать дрожь в голосе!