Симона Вилар - Королева в придачу

– Слава тебе, Господи! – вырвалось у Франциска, когда они оказались перед дверью.

И дверь тут же открылась, а на пороге возникла смутная фигура человека с фонарем. Патриархальный голос, неуместно прозвучавший в окружающем мраке, произнес:

– Добро пожаловать, дети мои.

Оказалось, они попали в жилище отшельника, который, даже не интересуясь, кто его поздние гости, дал им приют. Он впустил их, предложил хлеб и суп из моркови и диких корней, осмотрел ногу Франциска. Кто они, святой отец по-прежнему не расспрашивал, а его гости были достаточно деликатны, чтобы не потребовать от него тут же отправиться сообщить в Амбуаз, хотя и понимали, в каком волнении проведут все обитатели замка эту ночь. Однако молодые люди решили отложить сообщение до утра, и с охотой воспользовались гостеприимством отшельника в бедной хижине по соседству с козой, а сам хозяин крова удалился ночевать в молельню.

Спать им пришлось на подстилке из сухого папоротника, и глупая коза все время норовила приблизиться, а под конец таки улеглась под боком у Франциска. Он не отгонял её, так было теплее, хотя и отметил, что ему впервые приходится проводить ночь с козой. Подобное высказывание рассмешило обоих. Они ворочались на жестком ложе, то и дело стягивая один с другого узенькое одеяльце. Франциск вдруг спросил, что же обозначает слово «женамутье», которым при дворе называли Саффолка, и Брэндона опять рассмешило то, как произносит это слово француз. Франциск тоже рассмеялся. Вообще, после пережитого на них напало какое-то нервное веселье.

– Ну, я понимаю, что женамутье – это рыцарь, щеголь. Что ещё?

Брэндон задумался на миг.

– Джентльмен – это и рыцарь, и щеголь, и ещё... Нечто обязывающее, некое присущее человеку благородство, вежливость. Скажем, так: истинный джентльмен, если в темноте споткнется о кошку, только и скажет: «Кошка».

Франциск какой-то миг размышлял над услышанным, а потом щеки его стали раздуваться от сдерживаемого смеха. Видимо, герцог представил, что бы изрек в подобное ситуации он сам или кто-то из его приближенных. Брэндон покосился на него, увидел его гримасу и сам едва не прыснул. А через миг они так и залились от хохота. Даже коза испуганно шарахнулась прочь, а отшельник высунул из-за двери молельни всклокоченную сонную голову с круглыми, как у совы, глазами. Чем ещё больше рассмешил своих неугомонных постояльцев.

За окошком завывал ветер, слабо тлел торф в печурке, выли где-то волки, а эти двое хохотали, как сумасшедшие. И этот смех окончательно сблизил их. И, в конце концов, поделив одеяло, они заснули, тесно прижавшись спина к спине.

Но проспали они недолго. И двух часов не прошло, как к дому отшельника прибыли разыскивающие их в снег и пургу люди. Бониве с потемневшим, осунувшимся от тревоги и усталости лицом, в запорошенном, окончательно потерявшим свои лоск, колете, распахнул дверь хижины.

Осветив её факелом, он застыл от изумления, увидев мирно почивающих герцога и посла, которые, проснувшись от холода и сонно моргая, непонимающе смотрели на него, ещё туго соображая со сна. Появился разбуженный отшельник, чью тихую жизнь опять бесцеремонно потревожили, удивленно глядя на этого, едва не плачущего господина, который только и повторял: «Слава тебе, Господи! Слава тебе, Господи!», пока не шагнул вперед, налетел на козу и грубо выругался.

Отшельник истово перекрестился. А Франциск, подтолкнув локтем Брэндона и указав на ругающегося Бониве, сказал:

– Видал? Этот не женамутье.

И к удивлению Бониве, эти двое – наследник трона и посланник короля Англии, которых все уже считали едва ли не погибшими, вдруг громко расхохотались.

Луиза Савойская не отходила от сына.

– Ах, мой бесценный!.. Сокровище мое, как же я тревожилась о вас. Что я пережила, когда узнала, что ваш конь примчался без седока! И этот Брэндон... Я боялась, что он погубит вас в угоду своему королю.

– Это невозможно, мадам, – целовал ей руки Франциск, все ещё с пластырем на лбу, но уже легко передвигавшийся, разнежившийся от заботы, которую проявляли к нему. – Это невозможно, мадам, – вновь повторил он. – Шарль Брэндон, герцог Саффолкский – истинный женамутье, он не способен пойти на такое коварство. И он мой друг – он спас и заботился обо мне.

– Что, однако, не мешает ему оставаться вашим врагом, – резко прервала его мать.

Луизу раздражала установившаяся дружба меж сыном и англичанином, но Франциск снисходительно относился к её нападкам. Мать, как всегда, преувеличивает. Саффолк не предал его на турнире, спас во время охоты, не оставил, когда все остальные охотники затерялись и отстали. Пусть лучше его мать подумает, что случилось бы с ним, окажись он, раненый, один в лесу, да ещё подле разъяренного кабана! Луиза перевела разговор на иные темы. Она сообщила ему последние новости из Парижа: Людовик совсем плох, и Франциску следует вернуться, чтобы как наследнику находиться подле умирающего государя. Саффолка же следует удержать подальше, желательно оставить здесь, в Амбуазе, в обществе Жанны Лекок.

– Так и сделаем, – улыбнулся Франциск. – Кстати, Шарль Брэндон признался мне, что неравнодушен к чарам сией дамы. Нам следует только подтолкнуть их друг к другу.

И он велел устроить зажигательный бал-маскарад, посвященный любви. Сообщая о нем своей сестре Маргарите, герцог посоветовал ей быть поласковее с мсье де Бониве. Маргарита краснела и отворачивалась. Она любила флирт, галантные ухаживания, но одновременно и ценила свое целомудрие. Она словно своеобразно хранила верность брату, не решаясь дать волю иным чувствам, считая, что вокруг нет никого столь же яркого, блистательного и великолепного, как её восхитительный Франциск. Жанна же, проглотив обиду на Брэндона, просто пошла в наступление.

С неба, по-прежнему затянутого свинцовыми тучами, вновь пошел снег. В большом зале Амбуаза велели разжечь все шесть каминов, расставили столы с угощениями, придворные нарядились в экстравагантные маскарадные костюмы. Играла музыка и, несмотря на пронизывающий холод снаружи, в замке царило тепло и веселье. С дамских плеч соскальзывали лифы, при свете огней из-под масок сверкали лукавые глаза, вина кружили головы...

Брэндон то и дело танцевал с мадам Дизоме. На ней было малиновое платье (тоже цвет Мэри!), пухлые губы подкрашены в малиновый тон – под цвет платья и полумаски, а светлые волосы Жанна по манере королевы уложила в золотую сетку. Чарльз невольно отметил, что на Мэри она сегодня была похожа, как никогда. Но юная королева никогда не обладала столь соблазнительными манерами, как эта опытная охотница на мужчин.

– Сударь, – прошептала Жанна, – я должна попросить у вас прощения за свою навязчивость в прошлый раз. Я повела себя безрассудно, позволив чувствам взять верх над благоразумием. Умоляю, скажите, что больше не гневаетесь на меня!