Симона Вилар - Королева в придачу

Вечер протекал весьма весело: придворные музицировали, играли в карты. Однако все заметили, что молодой герцог Ангулемский пользовался любым предлогом, чтобы привлечь к себе внимание королевы, даже увлечь её от остальных. Они хорошо смотрелись вместе – рослый, худощавый Франциск, с его чисто галльской смуглой привлекательностью, и миниатюрная, вся бело-розовая, с роскошными золотыми кудрями, Мэри Тюдор. Сидя на покрытом ковром широком подоконнике, они беседовали, и Франциск объяснял Мэри некоторые тонкости французского этикета, легко переходя к вопросам о литературе, искусстве, даже увлек её темой, касающейся архитектурных стилей. У Франциска имелась слабость к архитектуре, и он с интересом выслушал рассказ Мэри о новом тюдоровском стиле в Англии, поведал и сам о новомодном архитектурном стиле «ренессанс» и о тех изменениях, которые произвел в своем замке Амбуаз или в старинном дворце Блуа... Столь старинном, что его можно легко назвать старым, и где однажды в спальне его матушки рухнул потолок. К счастью, герцогини Луизы там не было, но с тех пор она невзлюбила эту резиденцию и предпочитает ей менее величественный, но более комфортный Роморантен.

Мэри постаралась перевести разговор на мать Франциска. Что-то подсказывало ей, что сам молодой Ангулем не станет её врагом, слишком од был дамским угодником, а вот Луиза Савойская... Мэри хотелось узнать о ней побольше. Однако Франциск был любящим сыном и, по его словам, мадам Луиза представляла собой образец добродетели и материнской нежности. Её выдали замуж в двенадцать лет за тридцатилетнего красавца Карла Ангулемского, с которым они жили в замке Коньяк на юге Франции во вполне счастливом союзе, и лишь одно огорчало Луизу: она никак не могла забеременеть. Тогда она отправилась в Турень к великому святому Франциску Поле, который предсказал ей, что, если она будет усердно молиться, то родит прекрасного сына. Франциск умолчал лишь о том, как святой предрек герцогине, что однажды её сын станет королем, и с тех пор Луиза Савойская жила словно в экзальтации. Но первой у неё родилась дочь, названная Маргаритой, так как герцогиня Луиза в последний день беременности случайно вместе с устрицей проглотила жемчужину, а «margarita» по-латыни означает «жемчужина». Девочка и в самом деле оказалась жемчужиной – умная, хорошенькая, добросердечная – ах, Франциск просто обожал старшую сестру! Сам же он родился только через три года, после очередной поездки к великому святому. А ещё через три года умер отец Франциска, Карл Ангулемский. Франциск не добавил ни слова о том, как жила с тех пор его мать, как любила всем намекать о великом будущем «своего Цезаря» (так она называла сына), как ссорилась с королевой Анной Бретонской и едва не плясала от счастья, когда та умерла, так и не оставив Людовику наследника мужского пола. Не обмолвился он и о скандальных слухах, об амурных похождениях своей матери и молодого коннетабля Шарля де Бурбона, который был на тринадцать лет её моложе, и которого она буквально вынудила вступить с собой в связь. Не рассказал и об истерике матери, едва стало известно о предстоящем союзе Мэри Тюдор с Валуа, когда сия благочестивая дама била посуду, таскала за волосы пажей, пинала любимых болонок и даже каталась по полу, кусая ковры и подушки. Все это ещё предстояло узнать Мэри из долгих бесед с Томасом Болейном, а пока она лишь поняла, что Франциск очень любит мать и сестру, и это расположило её к нему.

Леди Гилфорд со стороны наблюдала за Мэри, и радовалась, видя её такой веселой и довольной. Потому-то вечером, уже натягивая на улегшуюся в постель девушку вышитое одеяло, она и была так удивлена, заметив, что на щеках Мэри блестят дорожки слез.

– Ну, что ещё, девочка моя? Ведь все было так чудесно!

– Да, чудесно, – согласно кивнула Мэри. – Но, Гилфорд, если бы ты только знала, какая тоска живет во мне...

И через минуту добавила:

– Как ты думаешь, Брэндон вспоминает меня? «Экая напасть!» – досадливо поморщилась гувернантка и, ничего не ответив, пожелала Мэри покойной ночи.

Франциск с друзьями только и говорили, что об очаровательной королеве из Англии. Восхитительна, соблазнительна, неимоверна, прелестна – какими только эпитетами они не награждали её!

– Наконец-то во Франции появилась королева, достойная сей великой страны! – произнес Франциск.

Все дружно дали согласие. Один Гриньо мрачно покусывал свои пышные усы, не разделяя общее веселье. Франциск заметил это.

– А что скажет моя дуэнья? – обратился он к своему воспитателю шутливым прозвищем и обнял его за плечи.

– Я скажу, черт побери, – нелюбезно огрызнулся тот, – что эта кокетка действительно слишком хорошенькая, и её красота и живость вполне могут воодушевить стареющего Людовика на такой подвиг, что у Франции появится наследник престола, едва мы отпразднуем день Пресвятой Троицы.

Франциск перестал улыбаться. Взгляд его стал грустным.

– Ты хочешь сказать, что у меня теперь самые иллюзорные надежды на корону?

– Более чем когда-либо. Однако следует учитывать и возраст Людовика, при котором мало только возжелать. Гм... К тому же, как мне сообщили, сама Мари Тюдор все ещё тоскует о своем Брэндоне, даже всплакнула о нем вчера перед сном.

Свежая новость напомнила всем, что Гриньо не только гувернер Франциска, но и соглядатай Луизы Савойской, и у него везде есть осведомители. Однако тут Гриньо просчитался: его слова задели самолюбие Франциска, уверенного, что ему не составит труда влюбить в себя любую особу, носящую корсаж и юбку.

– Клянусь честью дворянина, – воскликнул он, вскинув голову, – я буду не я, если не заставлю её забыть этого английского выскочку!

Гриньо едва не выругался. Ему бы следовало учесть темперамент и устремления своего воспитанника! И он мрачно заметил:

– Тем самым вы окончательно сведете свои шансы к нулю, ибо, если вы поспешите добраться до нашей английской мадам... у вас будет куда больше шансов сделать ей ребеночка, нежели у старого короля.

– Я совсем не то имел в виду, – стушевался герцог.

Бониве, чтобы разрядить обстановку, заметил, что с королевой прибыло и немало иных хорошеньких леди: взять хотя бы голубоглазую молчунью Мари Болейн или хохотушку Нанетту Дакр. И молодые люди, словно опасаясь говорить о самой королеве, стали обсуждать её свиту. Постепенно разговор коснулся того, что Мари Английская привезла с собой едва ли не половину своего двора; и где, спрашивается, она рассчитывает разместить всю эту ораву? Теперь пол-Парижа будет наводнено англоязычными господами и леди, доброму французу негде будет и чертыхнуться, чтобы не увидеть чопорную гримасу англичан.

Гриньо был доволен, что они отвлеклись от воспевания самой юной королевы, к тому же, с английской свитой и впрямь начались неудобства. А Франциск просто выходил из себя, когда многие из окружения королевы называли его просто «мсье», а не «ваша светлость» или «монсеньор», словно давая понять, что теперь, когда их соотечественница стала королевой и может родить наследника, сам Франциск более не является значимой для них фигурой. Происходили и иные стычки, когда французы излишне заигрывали с фрейлинами Мэри, на которых у сопровождавших королеву англичан имелись свои виды. К тому же многие из французской свиты возмущались тем, как охраняют от них Мэри её соотечественники, доводя дело едва ли не до ссор, когда они попросту оттесняли от неё французов.