Кэтлин Вудивисс - Навсегда в твоих объятиях

— Ну, это мы еще посмотрим, не так ли? — произнес Иван с вызовом, высокомерно приподняв бровь. — Судя по тому, сколь облегающие платья носит твоя барыня, я могу сделать только один вывод: она стремится привлечь внимание мужчин.

— Да как вы смеете, сударь! — возмутилась Зинаида.

Эли сразу воспылала к Ивану еще большей враждебностью.

— Уж коли вы, сударь, ехаете в экипаже моей госпожи, да при том кушаете и спите за ее деньги, то могли бы оказать должный респект. Хотя бы из благодарности к этой великодушный леди.

Иван остановил упрямую маленькую служанку очередной презрительной ухмылкой.

— А тебя плохо учили почитать священный сан, старуха, а не то бы ты знала, как важно проявлять щедрость. В особенности тем, кто может себе это позволить. Сразу видно, что ты в нашей стране недавно и не знаешь здешних обычаев.

Пожилая женщина с любопытством склонила набок маленькую седую головку. Она очень хорошо запомнила, что, едва успев представиться боярышне Зинаиде, Иван Воронской сказал, что у него нет ни денег, ни добра, если не считать того, что на нем надето, да еще нескольких вещей, сложенных в черный сундучок. С той минуты он взвалил на Зинаиду все расходы на свое содержание, словно имел право рассчитывать на подобную щедрость. В то же время вчера, пытаясь отговорить боярышню, которая собиралась вручить тугой кошель молодой вдове с малым дитем, он заявил, что лишь немногие достойны подобного милосердия. Усилия, предпринятые Иваном, чтобы воспрепятствовать этому шагу Зинаиды, выглядели чересчур настойчивыми, но когда он предложил вместо этого отдать деньги ему, с тем чтобы потом он передал их церкви, Эли ощутила, как все в ней взбунтовалось от возмущения. Видя, как он упрашивает ее госпожу, она еще раз убедилась, что Иван намного меньше заботится о нуждах бедных и обездоленных, чем о собственном богатстве и благополучии.

— Простите, ваше высокопреосвященство, — нарочно преувеличивая его сан, ирландка хотела показать, насколько мало она доверяет этому человеку, — но что-то мои слабые глаза не видели больше святых на этой земле. Зато есть много таких, кто хочет убеждать всех в собственном благочестии. Должна предупреждать, это волки в овечьей шкуре. Но конечно, это совсем не про вас, такого прекрасного и поистине святого.

На висках у Ивана вздулись темные жилки, а маленькие глазки, казалось, пронзили служанку, Он смотрел с такой угрозой, будто придумывал страшное заклинание, чтобы заставить Эли раствориться в воздухе. Но если его намерением было запугать ее, то тут он потерпел полное и самое постыдное поражение. Приехав в Россию вместе с невестой боярина Зенькова уже более двадцати лет назад и все это время пользуясь особым расположением своих господ, эта пожилая женщина прониклась непоколебимой уверенностью в себе и в тех, кому она служила.

— Так ты смеешь сомневаться в моем праве? — резко переспросил Иван. — Я священник!

— Священник? — с подозрением осведомилась ирландка. — Интересно, какой же церкви?

Его тонкие губы искривились в противной улыбке.

— Тебе о моем ордене ничего не известно, старуха. Он очень далеко отсюда.

Уже не в первый раз Иван Воронской намекал на свою причастность к каким-то церковным тайнам, но его уклончивые ответы лишь подогревали любопытство Эли.

— Скажите хотя бы, в какой это сторона, сударь. Где бы это могло быть? Там? Там? Нет? Может, там?

В какой-то миг показалось, что Иван сейчас взорвется.

— Будь у меня хоть малая надежда, что ты, старуха, поймешь, о какой части света идет речь, — процедил он сквозь зубы, — я дал бы себе труд отвечать. Но я не собираюсь зря толковать с такой дурой, как ты.

Эли возмущенно ахнула и в раздражении всплеснула тонкими руками, одновременно подпрыгнув на сиденье. Она готова была наброситься на него и расцарапать ему лицо.

Зинаида предотвратила такую возможность, положив ладонь на руку Эли. Но спорщики смотрели друг на друга так, словно собирались драться не на жизнь, а на смерть. Почти не надеясь хотя бы немного смягчить их взаимное раздражение, Зинаида обратила умоляющий взор к узколицему Ивану:

— В последние дни все мы подвергались серьезным испытаниям. Не мудрено, что мы так и ищем ссоры. Но я умоляю вас обоих перестать. Все это лишь добавит нам неприятностей.

Будь Иван немного терпимее, добрее или мужественнее, он уважил бы эту просьбу, тем паче, что Зинаида ухитрилась сделать самое заискивающее выражение лица. Он залюбовался бы лучистым сиянием ее больших, опушенных густыми ресницами очей, смотревших немного исподлобья из-под красиво выгнутых бровей. В этих гипнотизирующих глазах весьма любопытно сочетались разные оттенки. Переливчатая гагатовая чернота зрачков, казалось, выплескивалась, чтобы смешаться с теплым карим цветом радужных оболочек. Как мужчина, он должен был бы оценить светло-розовую кожу или хотя бы тонкие черты ее лица. Наверняка если бы он был сделан из того же теста, что и прочие представители мужского пола, то красота этой девушки повергла бы его в благоговейный трепет. Но Иван Воронской не был похож на большинство мужчин. Он считал женские прелести порождением темных сил, нарочно созданными, чтобы совращать с пути истинного выдающихся людей, таких как он сам.

— Вы ошибаетесь, боярышня, если думаете, что ваша повелительница не узнает об этом. Вы позволили своей холопке оскорбить меня, и я непременно расскажу княгине Анне о том, как вы потакаете дерзостям своих слуг.

Пока его свистящий шепот наполнял тесное пространство экипажа, Зинаида времени даром не теряла.

— Говорите что вам угодно, сударь, — высокомерно ответила она, не дрогнув ни единым мускулом. — Только, раз уж на то пошло, я тоже предупрежу государя, что кое-кто до сих пор мечтает посадить на русский престол нового польского претендента, например, еще одного Лжедмитрия. Я уверена, что наш патриарх Филарет сочтет ваши симпатии вовсе неуместными, ведь он совсем недавно освободился из польского плена.

Как только Иван понял, чем ему это грозит, его маленькие темные глазки метнули молнии.

— Неуместные симпатии? Да что вы, сударыня, я никогда и не слышал ничего столь же нелепого! И как вам такое примерещилось?

— Ах, я ошиблась? — Зинаида держалась из последних сил, чтобы не выдать внутренней дрожи. — Тогда простите меня, сударь. Но понимаете, после ваших речей о том, что прямой наследник царя Ивана Васильевича, возможно, все-таки жив, я вспомнила, как поляки пытались посадить на наш трон уже двух своих ставленников, выдавая их за родного сына Ивана Грозного, якобы чудом спасшегося от смерти. Сколько же можно возрождать этот миф о царевиче Дмитрии, если всем уже давно известно, что его убил отец в припадке ярости?