Селеста Брэдли - Самозванец

– Лучше не спрашивай.

Джеймс прочистил горло.

– У меня кое-что есть для тебя, Далтон.

Он направился к большому шкафу с выдвижными ящиками у дальней стены «классной комнаты» и достал пачку политических карикатур.

– Я заметил, что добрая треть карикатур изображает мистера Эдварда Уодзуэрта, а на остальных, как правило, изображены те, кто с ним связан.

Далтон кивнул:

– Замечательно. – Некоторое время он смотрел на стопку рисунков. – Джеймс, очень бы хотелось узнать, кому мы обязаны этим дурацким заданием. Сделай одолжение, наведи справки обо всех этих субъектах, хорошо? Один из них – наша обиженная сторона. Думаю, было бы полезно узнать, кто именно.

Джеймс слегка поник.

– Всех субъектах?

Далтон посмотрел на пачку рисунков.

– Думаю, мы можем ограничить наш поиск карикатурами, которые появились за последний месяц, как ты считаешь? Их появление напоминает некие ответные меры, и я думаю, это связано с какими-то недавними событиями.

Саймон нахмурился:

– Эдвард Уодзуэрт… ты его знаешь, Далтон?

Далтон покачал головой:

– Лично не знаком, но наслышан. Он занимается поставками оружия для армии. Полагают, что сам Мидас покровительствует ему в делах.

– Значит, торговец.

– Да, но не средней руки. Насколько я знаю, Уодзуэрт водит компанию с элитой. Теперь, надев на себя личину Торогуда, я вряд ли смогу подобраться к нему достаточно близко.

Джеймс фыркнул:

– Конечно, но не после того, как на него появились столь злые карикатуры. Сейчас лорд Уодзуэрт не пустит сэра Торогуда даже на порог.

– Не пустит. – Далтон прищурил глаза. – Но есть и другие способы попасть в дом.

– Тетя Клара, можно мне взять листочек тонкой бумаги, через которую вы копируете?

Выведенная из глубокой задумчивости, Клара оторвалась от своего рисунка и увидела, что, стоя в дверях, Китти с надеждой смотрит на нее.

– Извини, дорогая. Ты стучала? Я не слышала.

– Да, тетушка. Пожалуйста, можно взять листок кальки?

Когда Китти подошла к ней, Клара осторожно прикрыла листком промокательной бумаги последний рисунок сэра Торогуда. В ее душе загорелась искорка надежды. Неужели у Китти появилась склонность к рисованию?

– Если хочешь рисовать, у меня есть очень хорошая бумага…

– Ха, ты же знаешь, я терпеть не могу рисовать. Но Битти собирается забрать себе сегодняшний рисунок сэра Торогуда, и я хочу сделать для себя копию.

Разочарование Клары сменилось удовлетворением художника.

– Значит, тебе очень понравился рисунок? Что же на нем изображено?

– Ой, очень забавный рисунок, тетя Клара! Это мамаша из общества, и она выставляет своих дочерей на ярмарку невест, а эта ярмарка – настоящий аукцион, а дочки – настоящие…

Коровы. Ох, черт возьми! Чувство вины пересилило художественное удовольствие и совсем заглушило его. Этот рисунок явился результатом особенно утомительного выхода в свет в качестве компаньонки, совершенного по настоятельному требованию Беатрис. Клара забыла вытащить этот рисунок из последней пачки, которую относила Джералду Брейтуэйту.

Что ж, если раньше она иногда подумывала о том, чтобы поделиться секретами своей тайной жизни с родственниками со стороны мужа, то теперь об этом можно забыть.

Китти ушла, заполучив листок копировальной бумаги, и Клара вернулась к работе, но эта неожиданная пауза совершенно лишила ее концентрации. Как ни любила она Китти и Беатрис, но порой больше всего ей хотелось оказаться в самом уединенном и тихом месте. Это не обязательно должна быть настоящая студия художника, хотя именно о ней Клара мечтала. Просто какое-нибудь место, которое она могла бы назвать своим собственным, откуда могла бы управлять своей судьбой.

Именно к этому она стремилась, выходя замуж за Бентли. Иметь собственный дом, будущее, семью.

Когда возмущенные крики ссорящихся сестер донеслись сквозь стены, Клара фыркнула и, поняв, что потерпела неудачу, начала складывать свои рисовальные принадлежности.

Что касается семьи, в этом отношении ее мечты сбылись.

Следует взять на заметку – нужно быть осторожнее в своих желаниях.

Сидя на жестком стуле в комнате для собраний, Джеймс то и дело ловил себя на мысли, что издевательства Керта лучше было бы вытерпеть после заседания, поскольку как сейчас, после этой, с позволения сказать, тренировки, даже он ощущал собственный далеко не свежий запах.

Джеймс старался не смотреть на стулья, которые пустовали сейчас по его вине. «Мою жизнь за ваши жизни». Эта клятва служила небольшим утешением, единственная компенсация, которую он мог предложить своим подчиненным. Его жизнь ради «Клуба лжецов».

Если этот «клуб» просуществует нынешний год.

Вся разномастная компания, наполовину заполнившая комнату для собраний, состояла из представителей старого клуба, людей, которых самолично подбирал Саймон Рейнз, а некоторых – даже прежний руководитель школы.

Людей, которые пока не приняли нового шефа безоговорочно и полностью.

Джеймс наблюдал, как Далтон вел собрание, видел, как рафинированный лорд Этеридж вынужден вытягивать из враждебно настроенных присутствующих ответы и предложения.

– По сведениям наших осведомителей, в последнее время наблюдалось повышение вербовочной активности французов среди коммерсантов и владельцев мануфактур. Некоторых завлекали денежными посулами, других соблазняла французская Империалистическая пропаганда.

– Чтобы какой-нибудь небогатый торговец мануфактурой предал свою страну только потому, что не очень доволен своим положением в свете? Ни за что не поверю.

Эта сухая реплика была брошена человеком, сидевшим позади Джеймса, хотя он, вероятно, рассчитывал, что она не достигнет ушей Далтона, впрочем, и Джеймс надеялся, что Далтон не услышал этих слов.

Но взгляд Далтона тут же остановился на авторе.

– Недовольство своим положением, хотя и обоснованное, не может оправдать предательство. Вы не согласны, мистер Ригг?

Голос Далтона был бесстрастным и ровным, но Джеймсу вдруг захотелось бежать с поля боя.

Ригг вывернулся, пробурчав что-то вроде согласия, и Джеймс слегка расслабился. К счастью, открытое неповиновение и неподчинение, похоже, не значились в сегодняшнем меню. И все же напряженная атмосфера собрания не шла ни в какое сравнение с духом товарищества и командной работы прежних встреч.

Ему хотелось вскочить и криком заставить опомниться людей, с которыми он был связан годами совместной работы. Они разыскивали его, когда он попал в плен, не колеблясь, приняли обратно, ни разу не упрекнув в том, что его откровения стоили некоторым из них жизни.

Он не произнес ни слова. Не ему приказывать им. Не ему требовать от них преданности, когда его собственная судьба висит на волоске.