Мари-Бернадетт Дюпюи - Волчья мельница

Колен Руа наблюдал за починкой пресса. В просторном помещении было жарко. После необычно холодной зимы к началу марта весна в Шаранте вступила в свои права. Луга укрылись желтыми цветами одуванчика и лютика, плодовые деревья – розовым и белым цветом, сея по ветру дождь из лепестков.

– Как себя чувствует Катрин? – спросила Клер у рабочего по прозвищу Фолле́ [9] От фр. follet – непоседа. .

Имя, данное парню при крещении, – Люк Сан-Суси́ – в долине практически забылось.

– Ах, мадемуазель! Катрин, бедняжка, очень мучится. Доктор боится худшего.

Фолле посмотрел на дочку хозяина. В ее черных глазах он прочел искреннее сочувствие.

– Ребенка она уже потеряла, теперь только на Господнюю милость и надеемся!

– Нам всем нужно за нее молиться, – сказала Клер.

Она не часто наведывалась в Пюимуайен, но по воскресеньям, после мессы, прихожане толпились на паперти, делясь сплетнями, – стой себе и слушай. В середине апреля кюре объявил, что Катрин, дочка кузнеца, и Фолле скоро поженятся. С прошлого лета они были помолвлены, так что никто не удивился. Местные кумушки, конечно, сетовали, что невеста поставила телегу впереди лошади, – живот у Катрин округлился, и ее однажды вырвало у всех на глазах, возле городского источника. Родители Катрин отпираться не стали. Какая разница, в самом деле? В долине полно супружеских пар, которые сначала падали на свежую весеннюю травку и только потом шли к алтарю. Освященный Богом, их союз сплетников уже не интересовал. Да и первенец тоже, за которым обычно следовала вереница братьев и сестер.

Свадьба состоялась неделю назад. Клер с родителями и кузиной тоже были приглашены и подарили новобрачным бутылку хорошего вина и красивый керамический кувшин. Фолле привел молодую жену в дом на краю деревни, у самой дороги, который он снимал. Через пару дней Катрин пожаловалась на нестерпимую боль в животе. У нее открылось кровотечение. Доктор посоветовал полежать в кровати. Но с тех пор бедняжка мучилась от жара, и ей становилось все хуже, несмотря на опийную настойку и травяные отвары.

– Надо надеяться на лучшее, Фолле, – тихо сказала Клер, думая о своей матери.

Ортанс тоже ждала ребенка, который должен был появиться на свет осенью. Жена бумажных дел мастера каждое утро благодарила Господа за эту беременность, но чем ближе были роды, тем больше она их боялась. Доктор порекомендовал ей больше отдыхать, и Колен перепоручил дочке все домашние хлопоты. Клер занималась уборкой, стиркой, приготовлением пищи, и Этьенетта ей по мере сил помогала. Некоторые обязанности появились и у Бертий – к примеру, чистка овощей и штопка. Энергичная и искренне любящая родных, Клер не жаловалась. Колен заметил только, что она стала чаще обычного наведываться на мельницу, словно желая спрятаться от повседневных забот, в этой ситуации неизбежных.

– Я очень тебе сочувствую, мой бедный Фолле! – продолжала девушка, которой не хотелось уходить, не ободрив парня добрым словом. – И надеюсь, что Катрин скоро поправится. Вы ведь только поженились!

– Если будет на то воля Божья, мадемуазель!

Клер улыбнулась ему и пошла к отцу. В рубашке, с потным лбом, он старательно очищал поверхность пресса от присохших частичек бумаги.

– Папа, я могу чем-то тебе помочь?

Колен помотал головой. Ему не нравилось, когда Клер ходила между чанами и болтала с работниками.

– От тебя будет больше пользы на кухне, – буркнул он. – Клер, ты прекрасно знаешь, что Этьенетта нуждается в четких указаниях. Она такая бестолковая! Да и Бертий без тебя скучно.

– Мама дала ей подрубить салфетку. Я устроила ее на улице, под яблоней. И до обеда работу кузина не кончит.

После короткой, неловкой паузы Клер спросила:

– Пап, как ты думаешь, Катрин умрет? Ей ведь всего двадцать! И почему Фолле на работе? Он должен быть сейчас с женой, а не тут!

Бумажных дел мастер сгорбился еще больше.

– Катрин у родителей. Мать за ней ухаживает.

Колен предпочел бы сменить тему. Он считал чуть ли не удачей, что его дочка почти не бывает в местечке и не слышит местных сплетен. Людским пересудам он никогда не верил, но тут… Злые языки поговаривали, что обрюхатил Катрин красавчик Фредерик Жиро, а Фолле – всего лишь несчастный рогоносец, по глупости женившийся на легкодоступной девушке, носящей чужого ребенка. Наследника поместья много раз видели выходящим из сарая отца Катрин на рассвете. И этот очевидец теперь с удовольствием расточал свою желчь.

– Фолле пришел на работу по своей воле, – пробурчал Колен. – Я и не ждал его, при таких-то делах. Скажу, что после обеда он свободен. А ты, если хочешь оказать мне услугу, поднимись в сушильню и потрогай листы бумаги, все ли высохли. Ветер теплый, так что ночью я вполне смогу их проклеить.

– Уже иду, папочка! – тихо отвечала Клер.

Девушка вышла, покачивая юбками. Долина раскинулась перед ее глазами, залитая нежным солнечным светом. Каменистые утесы, усеянные кустиками диких левкоев, казались белыми. Деревья склоняли к реке свои изумрудные ветви. Это были ее владения, место, где Клер хотелось прожить всю жизнь. Она с нежностью окинула взглядом длинное здание, отведенное под сушку бумаги, крышу конюшни, желоб мельницы, по которому поступала вода из реки. Слева высился хозяйский дом, уютный и приятный глазу.

Бертий, сидящая под яблоней, прямо-таки просилась на полотно. На кузине было розовое платье, которое Клер недавно сама ей сшила, очень светлые белокурые волосы рассыпались по плечам.

Клер побежала дальше. Ей хотелось услужить отцу. Часто девушка говорила себе, что предпочла бы работать на мельнице, ведь это интереснее, чем готовить рагу и супы.

Она вошла в помещение с низким потолком, где были свалены тюки с тряпьем. Колен Руа как раз закупил его накануне и снова долго препирался со старьевщиком, запросившим бо́льшую цену. То был старик с носом, как клюв хищной птицы. Клер его не любила. Он собирал свой товар (ветхое постельное белье, полотенца, непригодные для носки рубашки) в Ангулеме – в кварталах Старого города, где проживали именитые граждане и буржуазия, и на окраинах. Когда его шарабан, запряженный рослой тягловой лошадью, подъезжал к мельнице, женщины бросались врассыпную. От тюков нестерпимо воняло, да и старьевщик любил распускать руки. Однажды он обнял Клер за талию и попытался чмокнуть в щеку. Она в ужасе отпрыгнула.

Клер проворно взбежала на второй этаж. С детства она обожала бывать в сушильне, где на пеньковых веревках были развешены сотни листов бумаги. Ей нравилось представлять, что ангелы тоже прилетают сюда, чтобы просушить крылья. Двумя пальчиками она потрогала бумагу. То что надо!

Снизу послышался визг, и что-то потерлось о ее ботинки. Клер посмотрела под ноги. Оказывается, щенок увязался за ней и теперь радостно вилял хвостом. Он распластался на полу, а потом перевернулся, выставив напоказ брюшко.