Патриция Райс - Грезы наяву

Узнав одного из друзей губернатора, Алекс схватил его за рукав и спросил:

— Почему ничего не делают, чтобы разогнать толпу? Разве это не опасно?

Человек только пожал плечами.

— Может быть. Губернатор уже послал шерифа. Видите, вон там? — Он указал на человека, бестолково суетившегося на краю толпы. — Это шериф. Думаю, он будет признателен тому, кто подскажет, как их разогнать.

В этот момент Алекс испытывал примерно такую же тревогу, которая несколькими минутами раньше охватила Эвелин. Он окинул взглядом все увеличивающуюся толпу и одинокого человека, противостоящего ей, на которого никто не обращал внимания. У шерифа имелось несколько помощников, но что они могли сделать против толпы? Пока толпа была настроена мирно, но что произойдет ночью, когда чернь, которой здесь немало, окончательно перепьется и осмелеет?

Он опять схватил Эвелин за руку и потащил на соседнюю улицу.

— Я думаю, Оливера уже предупредили и он принял меры?

— Был бы дураком, если бы не принял. Видели черноволосого человека в голубом с золотом камзоле, с тростью?

— Который все время прикладывался к бутылке? Видел. По-моему, отъявленный негодяй.

— Это Эбенезер Макинтош, главарь Южного собрания. Если они к вечеру на что-то решатся, то мистеру Оливеру лучше оказаться где-нибудь подальше.

Алекс посмотрел на серьезное лицо Эвелин и, осознав, что явно-переоценивал миролюбие толпы под Деревом Свободы, быстрыми шагами повел ее к дому.

— Что это за Южное собрание и что вообще происходит?

— Если вы никогда не видели католических погромов, мне трудно объяснить. Но что-то мне подсказывает, что сегодня увидите. Боюсь, вместо соломенных чучел найдутся другие жертвы… Больше я вам ничего не могу сказать. Но вечером на улицу не выходите. Вы явно не их любимчик.

Вечером, глядя из окна на толпу с факелами, которая шла громить таможню, Алекс вспомнил ее слова. На следующее утро возле таверны рассказывали о проследовавшем мимо Собрания штата факельном шествии, которое несло по улицам чучело Оливера, положенное в гроб, о попытке взять штурмом дом Оливера, о том, что военному коменданту, который хотел разогнать толпу, пробили голову камнем. Ходили слухи, что губернатор покинул город и укрылся в форте на острове. Позже Алексу довелось увидеть, как Оливер публично отрекся от своей должности.

Отупев от обилия впечатлений, Алекс решительно направился в порт к Эвелин, в отношениях с которой он окончательно запутался. Думая о густых шелковистых волосах, куда так приятно погружать пальцы, о стройных бедрах, притягивавших к себе, когда он обнимал ее, о восхитительном вкусе поцелуев, он мог простить ей все. Но тут же вспоминался и нестерпимый сарказм, острый ум, а теперь еще и эта точность предсказаний. Да она просто ничего не рассказывала ему!

Войдя в дом, он встретился с удивленным взглядом Эвелин. Она достаточно хорошо его знала, чтобы не заметить опасный огонек в темных глазах. Вытерев испачканные чернилами пальцы о передник, она подошла к прилавку. Она заметила, с каким недоумением он смотрит на простое коричневое платье, на чересчур длинную ленту, которой она подвязала волосы. Подняв руку, она проверила, на месте ли лента, но спросила спокойно, не отводя взгляда:

— Чем обязана такой честью, мистер Хэмптон?

— Меня зовут Алекс, и я полагаю, что имею право пригласить свою невесту на завтрак. Прервитесь на часок. Время подкрепиться.

— У меня в столе есть яблоко и немного сыра, мистер Хэмптон. И слишком много работы, чтобы тратить время на завтраки, даже с женихом.

Она тревожно оглянулась, заметив грозный блеск в глазах Алекса. Он решительно шагнул к прилавку. В складе никого, кроме них, не было — Джейкоб и Бенджамен ушли завтракать.

— Я хотел проявить галантность, вывести вас на люди. Но если вы хотите остаться наедине со мной, тем лучше. На мешках с мукой можно неплохо отдохнуть, вы не согласны?

И прежде чем Эвелин успела ускользнуть, он обхватил ее за талию и, притянув к себе, поднял на руки. Целуя девушку в подбородок и в шею, он прижимал Эвелин все крепче. Отталкиваясь от него руками, отворачивая лицо, она пыталась справиться с жаркой волной, которая поднималась в ней. Ей было приятно, как он дышал ей в ухо, нравился его запах — терпкий аромат кожи и едва уловимый запах вина. Сюртук его был из грубого полотна, но стоило пальцам скользнуть чуть ниже, и начинался прохладный, как вода, гладкий атлас жилета. А под всем этим, сотрясая грудную клетку, бешено колотилось сердце. И как бы Алекс ни старался выглядеть грубым, бессердечным, этот стук красноречивее всего остального доказывал обратное.

— Алекс, не надо, — прошептала она. — Вы… не имеете права…

Он отпустил ее и посмотрел в зардевшееся лицо.

— Вы так глядите, будто предоставляете мне это право. Но все же кто-то из нас обязан не терять рассудка. Снимайте передник, я помогу запереть склад.

Ругая себя за малодушие и сожалея о том, что он так быстро отказался от своих намерений, Эвелин сняла передник. Может быть, он пришел вовсе не за этим, а чтобы рассказать, как идет расследование, что он все уладил и теперь возвращается домой. При мысли об этом она должна была почувствовать облегчение. Но она его не чувствовала.

В таверне им положили завтрак в корзинку, и они разложили ее содержимое на каменной скамье, среди пустынного церковного дворика. Мимо мог пройти кто угодно, но в этот час вокруг не было не души, и они чувствовали себя достаточно уединенно.

— Так о чем вы хотели мне рассказать? Вы нашли преступников?

Эвелин разложила на коленях салфетку и отломила кусок от громадного сэндвича с сыром и помидорами, который Алекс протянул ей.

— Я еще не выяснил имен владельцев компаний. Видимо, они зарегистрированы где-то в других местах или вообще нигде. Я послал людей в Нью-Йорк и Филадельфию. Но им понадобится неделя или две. Суд не убедишь одним клочком бумаги. Нам нужны свидетели. Но разве я не могу видеть вас просто так, без всякой причины?

Эвелин, прихлебывая тепловатый эль, посмотрела на него с сомнением.

— Не думаю. Разве что совсем нечего будет делать и никого не окажется под рукой, чтобы соблазнить. Но все же не могу поверить, что вам часто приходит на ум соблазнять кого-то средь бела дня, поэтому всегда кажется, что у вас что-то на уме.

— Неужели? — Он приподнял одну бровь, посмотрел на нее испытующе. Эти полные губы могли быть страстными, и Алекс много бы дал, чтобы увидеть откровенный призыв в фиалковых глазах. Но ее скептический взгляд, на который он постоянно натыкался, говорил, что перед ним отнюдь не глупая кукла, с которой можно поиграть и бросить. — Я вообще-то могу и днем. И если вы только намекнете, то обещаю, что с моей стороны…