Юлия Качалова - Ядам и Лилит

– Больше не будет тьмы! – Голос Старейшего обрёл прежнюю силу. – Небесный очаг вернётся! Помните, что вы – люди!

Старая ми-а растолкала меня до рассвета и велела идти за ней. Мы карабкались вверх по камням, пока не взобрались на плоский участок скалы, выдававшийся над рекой. Она присела, а мне приказала раздеться и встать на краю, развести руки в стороны и принимать в себя ветер, пока она будет взывать к невидимым.

Закрыв глаза, я слушала, как гудит ветер и рокочет внизу вода. Распростёртые руки начали ныть, но я их не опускала, превозмогая усталость. Руки отяжелели, будто к каждой из них подвесили по камню, это было настолько мучительно, что я даже вспотела. А ветер дул сквозь меня, уносил ощущение тяжести, оставлял от моего тела пустую оболочку, потом исчезла и та…

После такого утра плестись в группе увечных было невыносимо. Космач страшно злился, что ему приходится нести больную и охранять калек, а свою злость вымещал на Кы-А и Одноруком. Прежнего вождя он ненавидел с тех пор, как тот, лишившись руки, признал лучшим охотником не его, а сына старухи. Целый день Космач орал, что от Хромоногого и Однорукого нет никакой пользы, что их вместе с Одноглазым, Горбатым и больной женщиной нужно было оставить в медвежьей пещере, а не тащить с собой. Мне от его воплей становилось хуже, чем от резей в животе, остальные делали вид, что не слышат.

Вечером Космач потребовал, чтобы мать вождя провела жеребьёвку. Она ответила, что жеребьёвка пройдёт, как только закончится моё посвящение, и потянула меня за руку. Я беззвучно последовала за ней. Небесный очаг спустился в подземный мир, когда мы пришли на поляну. Она велела мне лечь и слушать, как растет трава.

Земля была холодна, но поначалу холод не чувствовался. Я вслушивалась в поскрипывание стволов, хруст веток, шелест в ветвях; слышала свое дыхание и биение сердца. Но ощущение стужи, идущей из подземного мира, усиливалось, руки и ноги окоченели. Я была не в силах пошевелить пальцами, зато чувствовала, как что-то извне скручивает, сдавливает, сжимает моё тело. Было больно, я как могла сопротивлялась сжатию, не хотела исчезнуть. Мне казалось, что это длилось очень долго…

Внезапно боль отпустила, скрюченные пальцы распрямились, вытянулись согнутые руки. Моё тело словно оттаивало, становилось всё горячее, занимало всё больше пространства. Мне казалось, что за мою плоть цепляются маленькие корешки, зудящую кожу слегка покалывают пробивающиеся ростки. Отовсюду, изнутри и снаружи, нарастал гул жизни… Я чувствовала себя Великой Старухой – Матерью мира!

Весь день сохранялось это ощущение. В моих ушах звучал гул растущей травы, и злобных воплей Космача я даже не слышала.

После вечерней еды Рыжий вновь потребовал жеребьёвку, но мать вождя молча взяла меня за руку и повела прочь от стоянки. Небо хмурилось, в воздухе сильно парило – собиралась гроза. Двое юношей, ежедневно сопровождавшие вождя, догнали нас и пошли впереди. Освещая путь факелами, они показывали дорогу. Вскоре мы вышли к ровной площадке, на которой был сложен костёр. Видно, по просьбе матери, вождь поручил парням заранее приготовить всё, что требовалось для третьего этапа моего посвящения. Передав один факел моей старой ми-а , юноши побежали обратно – им хотелось успеть под навес до грозы.

Беззвучно взывая к невидимым, старуха запалила хворост. Затем развязала пояс, сняла с него два кожаных мешочка – один небольшой и округлый, второй узкий и длинный – после чего велела мне раздеться. Достав из округлого мешочка щепоть краски, она принялась втирать её в моё лицо. Я похолодела: зачем она это делает?! Ведь я живая! Спрашивать было нельзя, но, приглядевшись, я облегчённо выдохнула: краска была не та, что втирают в тела мёртвых, – только красный пепел без жёлтой пыли!

– За то, что девочка не побоялась спуститься в подземный мир, Великая Старуха сделала людям подарок. – Продолжая втирать красный пепел в мою кожу, мать вождя вернулась к рассказу об истории нашего мира. – Небесный очаг – это обитель духов огня, и Великая Старуха породнила людей с ними. Все звери боятся огня, только люди его почитают и не расстаются с ним.

Затянув округлый мешочек, она из длинного достала лосиное копыто и, усевшись у большого плоского камня, начала мерно постукивать по нему.

– Я буду просить духов огня, чтобы они тебя признали. Смотри на огонь и готовься!

Я смотрела, как взвиваются языки пламени, с треском рушатся сгоревшие ветви, от них занимаются нижние, более толстые. Удары о камень становились всё чаще, мне казалось, что от каждого звука во все стороны разлетаются искры…

Начинай! Не знаю – был ли то голос старой ми-а , или сама Великая Старуха повелела начать танец с огнём. Разбежавшись, я прыгнула через костёр. Потом снова, и снова. Мне сделалось очень весело! Из меня изливался жар – я чувствовала себя сродни огню! Жар от костра, жар изнутри, рокот… Чёрный купол небесной пещеры содрогается, сверху падают духи огня… Я разбежалась и прыгнула прямо в костёр! Треск! Искры! Грохот!

Хлынул ливень, и от костра повалил густой пар, окутывая моё разгорячённое тело. Пламя с шипением угасало, а я, вскинув руки, принимала поток воды. Струи текли по лицу, волосам, по груди, животу, смывая краску, пепел и пот, и я становилась всё чище…

Утром мать вождя объявила Тойби, что моё посвящение окончено и вечером жеребьёвка. Четверо здоровых женщин отдали ей свои камушки с «особинками». От меня больше не требовалось молчание, но говорить не хотелось. Подставляя лицо ветру, внюхиваясь в него, я словно чувствовала прикосновения невидимых. Во время остановок я гладила землю – кожу Великой Старухи – и травинки, пробивающиеся из неё. Мне хотелось, чтобы старая ми-а продолжила моё посвящение. Наверное, из-за того, что мы в пути, оно было короче, чем у других женщин…

Невидимые избавили меня от резей в животе, кровь почти прекратилась. Теперь я вполне могла бы идти со второй группой, однако прежде следовало поговорить с Кы-А. Космач по-прежнему донимал моего друга и Однорукого. Раньше от его злобного рычания у меня всё сжималось внутри, теперь оно волновало меня не больше, чем воронье карканье. Я надеялась, что Кы-А не обращает внимания на оскорбления Рыжего – Однорукий подавал ему пример, но… сомневалась в этом.

Давно перестав быть вождём, Однорукий пользовался всеобщим уважением – и заслуженным. А Кы-А, получив травму в детстве, мучительно переживал свою никчёмность. Хотя вождь много раз повторял, что мой друг сделал охотников Тойби сильнее, Кы-А в это не верил. Наверняка обидные слова Космача жгли его сердце, как муравьиный яд – открытый порез! Нет, я не оставлю друга! Буду идти в одной группе с ним. Я прошла посвящение, и до следующей полной луны – пока вождь будет моим мужем – Космач ко мне лезть не посмеет. Может быть, я сумею упросить вождя дать нам другого сопровождающего?