Наталья Ратобор - Царствуй во мне

– Это вам Валерия Леонидовна доложила?

– Не имею оснований не доверять дочери. Немедленно езжайте к ней с извинениями и наладьте, наконец, законную семейную жизнь.

– Господин Колесников… у женщин я еще прощения не просил.

– Да вы раб предрассудков, батенька. Нынче другие времена. ХХ век наступил.

– Времена всегда одинаковые. Выдумали «эмансипацию». На каких доводах она основана? Женщины за нас замуж выходят, а не мы за них.

– Валерий Валерьянович, позвольте напомнить до смешного банальный нюанс: Валерия Леонидовна не посторонняя вам женщина, а ваша жена.

– Ну, раз жена, так пусть и ведет себя как жена. Кто надоумил ее, во-первых, соваться в политику и вещать с видом эксперта несусветные глупости. А во-вторых, дерзить, требуя веры в ее миражи, и при этом возвышать голос до рвущего перепонки дисканта. И оскорбления в адрес мужа – ей не к лицу.

– Однако же Валерия Леонидовна глубоко уязвлена… Вы не боитесь потерять ее?

– Ничего похожего. У меня нет ни тени сомнения, что она образумится. Прежде она была зависима от вас, теперь от меня.

– Господин Шевцов, вы неимоверно черствый и бессердечный гордец!

Шевцов пришпилил язык к нёбу, видимо сдерживаясь в присутствии тестя.

– Имеете что-нибудь изложить по сути? Нет? Всего доброго.

Шевцов четко поклонился и крутанулся на каблуках.

Не желая потворствовать Лериным капризам, Шевцов подал прошение на перевод в Закаспийскую область и вскоре получил назначение в отряд Кушкинской бригады на российско-афганской границе. Он и не думал ехать на поклон к Валерии Леонидовне, а через третьих лиц оповестил супругу и тестя о грядущем распределении.

Сергей Дружн о й тяжело переживал отъезд близкого товарища:

– Одно утешительно: дальше Кушки не пошлют, меньше взвода не дадут, – невесело шутил он, – пообещал бы писать, да небось почта в эту гиблую даль не доходит.

Собирался Шевцов недолго: уладив дела в Петербурге, попрощался с отцом и, не дожидаясь ответа жены, отправился в дорогу.

Приехав через полторы недели в Красноводск, Шевцов пересел на местную секретную узкоколейку, проложенную до пограничного форта Кушка. Монотонный, унылый пейзаж его удручал. Со всех сторон – гряды однообразных песчаных сопок, на склонах которых время от времени попадались на глаза худосочные кусты саксаула. Ложбины у их подножья скудно выстланы чахоточной растительностью и разбросанной пятнами жухлой травой. Добравшись до крепости, Шевцов, помимо умученных пеклом, нервически всхрапывающих кавалерийских лошадей и невзрачных терпеливых мулов, приметил на ее дворе невозмутимых верблюдов, каждый с бочкообразным, раздутым брюхом и до нелепости худыми, мосластыми ногами.

Доложив о прибытии, Шевцов первым делом отправился в казарму. Угрюмое кирпичное здание, судя по остаткам краски когда-то бодрого терракотового цвета, теперь, под пелесым налетом песка и пыли, выглядело удручающе усталым. Внутри было сумрачно: и без того небольшие оконца сплошь завешены пропыленными противомоскитными пологами. Пакостная охряная пыль казалась вездесущей, покрывая все – от стен до простыней.

В жилой комнате Шевцов обнаружил человека с сероватым оттенком лица и без отличительных знаков на мундире. Мучимый колотившей его дрожью, тот едва отреагировал на уставное приветствие Шевцова.

– После, благородие, после! В лазарет я…

Шевцов озадаченно оглянулся: с угловой койки ему отсалютовал с вялой небрежностью господин в расстегнутом офицерском мундире и несвежей гимнастерке:

– Новоприбывший? Полно козырять, здесь формальности соблюдать не принято.

– Прошу прощения… Вы сказали – «формальности»?

– Скоро обживешься. Привыкнешь к местным порядкам. Духота, братец ты мой, невыносимый зной! И пылища… А ты покрывальце-то не убирай: ночью натурально закостенеешь. Здесь к осени температурные перепады. Я уже второй год привыкнуть не могу. Кошмарный климат. В голове не укладывается, как эти сарыки сумели здесь приспособиться.

– С климатом все ясно. Разрешите спросить: отчего военнослужащий в лазарет направился?

– Малярия, – бросил незнакомый офицер, словно речь шла о чем-то обыденном, – он в Гиссаре в рабстве у бека побывал, там этого злосчастия хоть отбавляй. Как тебя именовать прикажешь?

– Подпоручик Шевцов. Валерий Валерьянович.

– Отрекомендуюсь: поручик Алексей Васильич Нечаев. Можно неофициально, запросто, по фамилии. Поди отдохни пока. В любую минуту могут поднять по тревоге.

Ночью Шевцову действительно довелось испытать нестерпимый холод: жгучий зной сменился стужей, от которой зуб на зуб не попадал. Господин подпоручик, поднявшись, нащупал в темноте форменную куртку-фуфайку и сверху накинул одеялишко. Этого оказалось мало, поэтому он набросил еще и плащ. Только задремал – раздалось пронзительное:

– Тревога!

Все здесь спали с оружием под рукой. В суматохе Шевцов выскочил из казармы: черную утробу неба пронзила осветительная ракета. Потом еще одна. Тонкими лучами кромсал недружественную мглу суетливый прожектор.

Скоро обнаружили причину переполоха. Как впоследствии объяснили Валерию новые сослуживцы, афганские кочевые наемники, отправившись на ночную охоту, вознамерились перерезать одиночных часовых, выставленных по периметру крепости. Целью лазутчиков были головы российских солдат: британские советники давали за них немалое денежное вознаграждение. Также они не прочь были поживиться и оружием. Но бесшумно прокрасться в форт разбойникам не удалось. Он был укреплен наилучшим образом; да и часовые бдели на постах.

Разъяренный дерзостью вылазки, капитан отдал приказ преследовать врага по горячим следам, даром что ни зги не видно. Поди сыщи крота в норе.

Русские выдвинулись из крепости рассыпным строем. По-видимому, их поджидали. Завязался рукопашный бой. Разглядев в огненных сполохах светлую паколь [6] Паколь – афганская шапка. и сверкающее белками глаз, смуглое лицо, Шевцов прицелился. Он неплохо стрелял: паколь полетела наземь. Револьвер у него тут же выбили. Чьи-то мощные руки попытались сзади добраться до горла. Перед лицом мелькнул клинок. Остановив смертоносный рывок, Шевцов с трудом выдавил из широкого запястья кинжал и повалил врага на землю, а сам сразу же откатился, опасаясь удара острым лезвием в незащищенную спину. Вовремя подоспевший унтер остервенело ткнул штыком в поджарый живот. Ограненная сталь пропорола тело до позвоночника – нападающий с душераздирающим воем задергал конечностями, как дрыгающая лапами обезглавленная лабораторная лягушка.

– Берегись! – успел крикнуть Нечаев, кидаясь на спину Шевцову, прикрывая от выстрела.