Роксана Гедеон - Любовница капитана

В течение получаса мы с горничной в полутьме спальни колдовали над отваром, который булькал в котелке над очагом. Звать доктора Ле Пти мы не решались, потому что знали, какую моральную усталость чувствовала королева от его присутствия: он ничем не смог помочь ее сыну. Поэтому мы справлялись сами, хотя глаза нам обеим застилали слезы и, порой ничего не видя вокруг, мы натыкались на руки друг друга и обжигали пальцы о горячий котелок.

–– Будь проклят этот граф Прованский, – вырвался у Кампан злой прерывистый шепот. Она вся вздрагивала от ненависти – так, что даже края щегольского плоеного чепца на голове трепетали.

–– Вы его вините? – проговорила я едва слышно. – Разве это не пустые слухи?

–– Как же, пустые! Нет, мадам! – отрезала она. – Я достоверно знаю, что Мадам Пуатрин 1 1 Госпожа Грудь (фр.). Так называли женщин, которым поручалось кормление дофина. – кормилица – была назначена дофину как раз после любезной рекомендации принца! Вы тогда еще не были при дворе и, возможно, всего не ведаете… Как мне больно сейчас за королеву! Она никогда никому не делала зла.

«Ох, от всех этих предположений впору вовсе разувериться в людях», – подумала я. Действительно, уже очень давно среди придворных ходили упорные слухи о том, что дофин, при рождении крупный и сильный мальчик, весь в своего пышущего здоровьем отца, был заражен чахоткой намеренно: к нему по совету младшего брата короля, Месье 2 2 Титул младшего брата короля. , графа Прованского, была приставлена больная кормилица. По ее виду еще ничего не было заметно, но рекомендовавшие ее люди должны были хорошо знать о том, что один ее ребенок уже умер от туберкулеза. Поскольку граф Прованский, пусть не в той мере, как герцог Орлеанский, но был захвачен преступными мечтами о короне Франции и преисполнен плохо скрываемого презрения к способностям короля как правителя, то эти слухи выглядели не беспочвенными. В случае смерти принцев Луи Жозефа и Шарля Луи наследником Людовика XVI по закону становился именно Месье. Кстати, Эмманюэль говорил мне, что видел его в своей масонской ложе…

Я испустила тяжелый вздох:

–– Господи, помоги ее величеству перенести все это!

Из алькова королевы за все это время не донеслось ни звука. Когда я, держа в руках чашку ароматного напитка, приблизилась к ее кровати, сердце у меня сжалось: королева лежала, как мертвая, наполовину седые волосы разметались по подушке, по лицу разлилась меловая бледность… Жива ли она? Я склонилась над ней:

–– Надо выпить, государыня. Это поддержит вас и успокоит. Вы же говорили, что у вас болит сердце.

Она послушно, как кукла, приняла у меня чашку. Я помогла ей устроиться, подложила ей под спину подушки, потом села рядом, не произнося ни звука. Некоторое время прошло в могильном молчании. Было слышно ход стрелки в часах, потрескивание дров в камине, шипение воды, выливавшейся порой из котелка на огонь. В этом оцепенении глаза у меня начали слипаться, хотя я и твердила про себя, что мне надо держаться любой ценой. Но несколько полубессонных ночей все-таки сказывались на самочувствии, и моя голова поневоле начала клониться на бок.

–– Сюзанна…

Я вздрогнула очнувшись.

–– Что, ваше величество?

–– Сюзанна, вы были со мной в Сен-Дени 3 3 Аббатство на севере Парижа, усыпальница королей Франции. Там покоились тела французских государей, начиная еще с Хлодвига (V век). ?

Нет, конечно, я там не была. Когда умерла принцесса Софи Беатрис, одиннадцати месяцев от роду, я находилась на Мартинике и не присутствовала на похоронах. Но я не успела ответить, потому что королева заговорила снова.

–– Впрочем, зачем я спрашиваю? Конечно, вас там не было, я сейчас вспомнила. И это ваше счастье. Там такая красота – и такая печаль. Такая безнадежность. И такой… такой страшный холод!

Она захлебнулась рыданиями.

–– Софи уже там. А теперь и Жозефа туда унесут. Моего маленького, доброго Жо-Жо! Он будет там совсем один, в холоде и одиночестве. Навечно, навсегда… Мой малыш! Никто не прочтет ему книжку. Не споет песенку… Уж лучше б я ушла туда вместо него! Слышите, Сюзанна? Вы должны понять, вы тоже мать…

Заплакав от острой жалости к ней, пронзившей сердце, я сползла со стула, упала на колени перед кроватью, нарушая этикет, поймала руки королевы, осыпала их поцелуями.

–– Государыня! Я очень хорошо понимаю это. Поэтому я пойду с вами сейчас к вашему мальчику. Мы должны вернуться к нему, пока дофин еще тут, в Медоне. Я буду вместе с вами, если пожелаете, и буду молиться много дней за то, чтобы он у Бога был счастливее, чем был среди нас, а вы… вы – утешились. Хотя бы потому, что у вас есть другие дети!

Она обняла меня так крепко, что я ощутила запах розы – аромат ее волос. А потом заплакала у меня на плече горько, безудержно, безутешно, как плачет мать, потерявшая ребенка, – единственную радость в жизни.

2

Замок Марли был обветшавшим, довольно заброшенным жилищем, которое долгое время если и удостаивалось чести встречать венценосных особ, то только в качестве охотничьего домика. Штат прислуги тут был мизерный, поэтому комнаты имели неухоженный вид, камины дымили, повсюду, несмотря на жаркую погоду, стоял запах сырости. Только фасад, облицованный розовым мрамором, чудесные сады на холмах вокруг и множество белоснежных статуй, выглядывавших то тут, то там из моря зелени, напоминали о том, что Марли – по сути, прообраз Версаля, замок, в котором Людовика Солнце 4 4 Король Франции Людовик XIV (1638-1715). посетила идея создать Версальское дворцовое чудо.

Мария Антуанетта, конечно, была далека от каких-либо размышлений о роли Марли в становлении королевского архитектурного величия. Версаль был рядом, в часе езды, и там находился ее супруг король, которого изводили своими бесчисленными требованиями депутаты Генеральных штатов. Им наплевать было на то, что король потерял сына. Их наглые, деятельные делегации осаждали его приемную прямо в день смерти дофина; не будучи принятыми 4 июня, они наведывались к нему каждый следующий день, пытаясь взять измором, и, наконец, 7-го числа Людовик XVI вынужденно согласился их принять, при этом горько упрекнув:

–– Как видно, среди депутатов от третьего сословия нет отцов?

Упреки, впрочем, могли лишь на мгновение пристыдить, но не остановить этих людей. Зал, в котором они заседали, был закрыт на замок герцогом де Дрио-Брезе по причине королевского траура: в эти дни не полагалось проводить каких-либо заседаний. Однако по новым, неизвестно кем установленным правилам было решено игнорировать любой королевский траур. Депутаты во главе с графом де Мирабо не только не послушались, но в тот же день самовольно захватили другой зал – для игры в мяч, в котором провозгласили себя Национальным собранием, потом переименовали себя в Учредительное и объявили своей задачей выработку конституции.