Роксана Гедеон - Любовница капитана

Эмманюэлю не исполнилось еще и двадцяти пяти лет. Ничто в его прошлом не подготовило его к такому сложному повороту в жизни. Не обладая твердостью моего отца, он казался в эти дни почти затравленным. Много часов из своего так называемого отпуска он проводил в оранжерее, среди розовых кустов и амарантов, посаженных еще его матерью, прекрасной Софи д’Энен, и компанию ему там составлял разве что ее портрет в серебряной раме. Мельком заглядывая в это помещение, бросая взор на фигуру своего мужа в старинном кресле, на бледное, несколько женственное лицо, оттененное темными кудрями, на тонкие руки, в которых нынче часто можно было заметить рукопись гороскопа (к нам в особняк уже дважды или трижды являлся по его просьбе астролог), я иногда чувствовала жалость и спрашивала себя: может, мне надо уделить этому юноше, круглому сироте с младенчества, больше нежности и внимания? Ведь он мой муж, и женаты мы уже больше года… Он ничем особо не обидел меня, а то, что насильно стал моим мужем, – так это и его крест тоже, не только мой…

Однако, то ли сердце у меня было черствое, то ли слишком много моего внимания в последнее время забрало горе Марии Антуанетты, но я всегда сознательно останавливала себя в любом сочувственном порыве по отношению к Эмманюэлю, и этот порыв уже через пару секунд сменялся возмущением: ну, зачем он приехал в Париж? Зачем?! Почему столько времени проводит дома? Ведь он ломает мне все планы насчет Жанно!

Да, было именно так: сначала свиданиям с малышом препятствовали болезнь и смерть дофина, теперь – постоянное присутствие мужа… Не могла же я убегать на Вишневую улицу, когда он находился под боком! Тем более, что подавленное настроение отнюдь не сделало его полным отшельником. Вернее сказать, это днем он преображался в садовника и встречался лишь с астрологами, избегая выходить на ставшие для него опасными парижские улицы. Ночью он неизменно искал моего общества, да так, что мои давние страхи забеременеть от него вновь ожили!

«Этого еще не хватало. – думала я с досадой, когда он домогался моих ласк и вслух напоминал о том, что его род – весьма древний и знатный, поэтому нуждается в наследнике. – Я еще не успела разобраться с первым своим сыном… не хватало мне заводить второго!»

Это его постоянное эротическое влечение ко мне отдавало даже чем-то болезненным. Эмманюэль будто хотел спрятаться от чего-то в моей постели, убежать от страхов реальной жизни в вымышленный мир семейного счастья – того, чего я никак ему дать не могла.

–– Было бы хорошо поехать в Пикардию, – фантазировал он вслух, – в наше родовое поместье Буассю.

–– Какое родовое поместье, сударь? – отбивалась я. – Вы сами там никогда не были. Вы выросли в Париже, а мне оно и подавно не нужно! Я не пикардийка.

–– Да, но Жерве много рассказывал мне о нем. – Эмманюэль стоял на своем, будто и не слышал меня. – Моя мама любила это место. Говорят, там великолепные зеленые газоны вокруг замка и чудесные закаты над лугами… По этим лугам будет бегать мой сын. Я обязательно повезу его туда!

Это приводило меня буквально в ярость.

–– К чему эти пустые разговоры? Я не беременна!

–– Однако мы молоды и здоровы, поэтому это когда-нибудь может случиться. В конце концов, разве это не наш долг? Ваш отец, Сюзанна, уже не раз заговаривал со мной об этом. Вы наследница благородного рода, а д’Энены – князья Священной Римской империи! Мой предок, Максимильен д’Энен, был кавалером Ордена Золотого Руна. Кстати, он похоронен в Буассю…

С тех пор, как по весне умер его дядюшка, Ксавье д’Энен-Лиотар, Эмманюэль унаследовал все его эльзасские имения и княжеские регалии, включая титул князя Священной Римской империи. Это подняло его на небывалую высоту, сделало подданным сразу двух престолов – французского и австрийского. Было даже странно, глядя на этого тонкого молодого человека, осознавать, что он – такой вельможа. Как по мне, так ему бы пошла роль приказчика в модном магазине! Или парикмахера… Именно такие сравнения вызывала у меня его внешность, и желать детей от подобного мужчины я никак не могла.

Однако, несмотря на внутреннее неприятие, я была обречена на постоянное присутствие мужа в своей постели и частые разговоры об истории его рода. Что ж, таковы были побочные эффекты невероятно блестящего брака, устроенного моим отцом! Они смягчались разве что тем, что Эмманюэль задаривал меня драгоценностями. Два дня назад, когда от его объятий меня уже мутило, он в утренний час выскочил из моей спальни в халате и домашних туфлях, пробыл у себя не больше четверти часа и вернулся с красным бархатным футляром.

–– Опять вы?! Я ни в чем не нуждаюсь! – заявила я сходу. Его приход помешал мне толком принять ванну, а значит и провести некоторые интимные процедуры, подсказанные мне Маргаритой, которые могли бы помочь избежать беременности. Проведывая Жанно, она заодно посещала и аптекаря на улице Паве, у которого покупала снадобья для этой цели. – Говорю же вам… у меня всего достаточно!

–– Дорогая, – произнес он примирительно, – конечно, вас так украшает скромность. Вы не гонитесь за бриллиантами, как множество дам, хотя ваша красота, бесспорно, превосходит красоту любой женщины во Франции. Однако… м-м, эта вещь – в честь нашего эльзасского наследства. Вы тоже стали княгиней теперь, супругой имперского князя. Мне кажется, она просто создана для вас, мадам!

Он открыл передо мной футляр, в котором хранился подарок, и я не смогла сдержать возгласа восхищения.

Я увидела роскошнейшее из ожерелий, когда-либо сиявших под сводами Версаля. Свыше сорока крупных и мелких брильянтов сливались в созвездия и сверкали так, что, кажется, даже в комнате посветлело. Настоящая алмазная россыпь, бриллиантовый дождь… А какая тонкая работа!

– О! – прошептала я, не в силах вымолвить больше ни слова. У меня перехватило дыхание.

– Вам нравится? – Эмманюэль был явно счастлив видеть выражение моего лица.

– Эмманюэль, вы… вы просто чудо! Какая прелесть! – воскликнула я, вся сияя от счастья и осторожно вынимая ожерелье из футляра. – Никогда не видела ничего прекраснее. Это самое удивительное из моих украшений, такого нет и у Марии Антуанетты… И если в Версале еще когда-нибудь будут балы… О-о, у меня просто нет слов!

Слова у меня действительно закончились, потому что именно в этот момент Эмманюэль справился с застежкой, и я взглянула на себя в зеркало. Конечно, простыня, которую накинула на меня Маргарита, когда я выходила из ванны, – это был наряд не подходящий, но бриллианты, словно сверкающие капли росы, даже сейчас самым чудесным образом оттеняли матовую, чуть смуглую кожу плеч и полуобнаженной груди. Ожерелье было таким тяжелым, полновесным, сразу прибавляло моему в общем-то хрупкому облику величия.