Ольга Вяземская - Институтка. Любовь благородной девицы

Неведомо, сколько бы еще продолжалось воинственное служение отца Феоктиста, если бы не начало войны с турками. Престарелый преподаватель стал на уроках говорить девицам, что война послана как наказание за грехи стран и властителей, что нужно молиться и терпеть, а вот воевать не следует, равно как не следует и душой за воинов болеть. Классные дамы, конечно, ушам своим не верили. Однако подобные речи продолжались и звучали не только на лекциях, но и в преподавательской за общим полуденным чаем. И вот это уже выдержать было невозможно, да и непатриотично. Maman редко присутствовала на таких застольях, а потому поначалу не поверила рассказам классных дам. Однако всего раз послушав горячую речь отца Феоктиста, тут же от него избавилась. Монастырь на далеком Большом Соловецком принял отца Феоктиста в свои объятия, а вот Одесский институт благородных девиц почти полгода искал преподавателя, достойного нести Слово Божье в нежные девичьи сердца.

О новом наставнике мы уже упоминали, как упомянем еще и неоднократно. Сейчас же следует сказать, что после того как отец Феоктист покинул стены института, профессор Яворский свой курс лекций значительно расширил, включил в него даже понятия о санитарии. Его единомышленницей стала госпожа Фролова, преподавательница домоводства. Многое из того, о чем рассказывал профессор, находило в ее предмете замечательное подтверждение, и старшие ученицы поначалу с большим удивлением замечали, что естественные науки не столь далеки от повседневности, что тесто правильно восходит благодаря тем же законам, по коим движется и сама жизнь на планете.

Подобное усердие в преподавании было одобрено самим Григорием Григорьевичем Маразли, исправляющим должность городского головы, и профессор получил возможность не только учить за казенный кошт свою старшую дочь, но и обрел высоких покровителей в лице попечительского совета института. Госпожа Чикуанова, рассказывали, уведомила об этом саму матушку императрицу во время личной аудиенции, и ее величество одобрила изменения, пришедшие в преподавание естественных наук вместе с профессором Яворским.

Вот поэтому каждый денек этой теплой осени и проводил в саду старший, выпускной класс института.

– Нуте-с, милые барышни, приступим к опросу. Вчера и третьего дня мы с вами наблюдали погодные явления, не весьма, однако, все же характерные для календарной осени. Итак, кто сможет мне ответить, что характерно для наблюдаемых нами осенних дней, а что является уникальным?

Девушки стали переглядываться. Да, профессор был отличным преподавателем, но не он учил их наблюдать и делать выводы. Вернее, он-то и начал учить, он поощрял и наблюдения, и размышления об увиденном. Однако большинство учителей довольствовались просто заученными параграфами из учебников.

– Быть может, вы, госпожа Лорер?

Высокая Саша Лорер сделала шаг вперед. Она не была в числе любимиц профессора, но, безусловно, выделялась умением широко мыслить, которое так ценил в своих ученицах профессор. («Ах, мои дорогие, – говаривал он дома, – как же трудно расшевелить этих девиц! И умненькие они, и учиться им нравится, а вот убедить, что разумная девица куда более симпатична кавалеру, чем девица глупая, я еще не смог…»)

– Уникальным, господин профессор, мне кажется тепло, которое нас окружает. До Рождества месяц с небольшим остался, а на клумбах цветы зацвели. Так, поди, и почки вновь скоро появятся.

Профессор улыбнулся. Да, не зря он так любит своих учениц-институток (зачастую даже более, чем своих студентов-медиков). Девушки и мыслят порой куда шире, а уж если им чуток свободы подарить – просто раскрываются волшебными цветами.

– Вы правы, Александра, вы правы. Удивительно тепло этой осенью… Что еще?

Лорер опустила глаза – сказать ей было нечего, но сама дорожка под ногами дала подсказку.

– Все, что с таким невиданным теплом связано: реки и ручьи текут, как летом. Тетушки писали, что и в столице ни снежинки не выпало. Птицам и зверюшкам пропитание найти нетрудно…

– Верно, все верно.

Мадам Рощина, классная дама первого класса, улыбнулась – умеет профессор расшевелить учениц, умеет. Да и слава богу, девушки заслуживают и пристального внимания, и усердных наставников, и просто хорошего к себе отношения. Положа руку на сердце, мадам Рощина считала своих выпускниц лучшими за все годы ее преподавания (она служила классной дамой не так долго, всего девять с небольшим лет, но сама-то была смолянкой, многое повидала). Многих дочерей из именитых родов встречала она в стенах института, но еще никогда столь разумные и смелые девушки не собирались в одном классе. Удивлялась мадам Рощина и тому, как необыкновенно дружны ее ученицы, как сочувствуют они друг другу, как радуются успехам. Причем, что вовсе уж удивительно, непритворно, искренне радуются, равно как и искренне пытаются помочь в беде.

Вот и сейчас – Александра отвечает, а Екатерина, ее сестрица, кивает и улыбается, радуется ответу. И Лизанька Журавская, улыбаясь, тоже кивает едва заметно – дескать, ты молодец, Саша, все правильно, не тушуйся. Варенька Гижицкая подставляет лицо солнечным лучам – она не здесь и не сейчас, однако всей душой рядом с подругами и от этого получает удовольствие. А уж Машенька-то Бирон, Августина Анхильда Мария, прапра…внучка, одним словом, того самого Бирона, всесильного герцога, полюбовника, как гласит легенда, императрицы Анны Иоанновны, просто глаз не сводит с Саши, кивает истово.

Тут мадам Рощина невольно улыбнулась: Машенька служит гувернанткой у профессора, служит по особому, самой императрицы, дозволению – и для того, чтобы заработать, и для того, чтобы одиночество развеять. Несчастная девушка не только давным-давно оторвана от семьи, услана из обеих столиц сюда, в теплую Одессу («с глаз долой», как рассказывала мадам Чикуанова, повествуя о судьбе девушки), но еще и осиротела, пяти месяцев не прошло, последнего члена семьи лишилась, брата старшего. Теперь профессор и его семья да институт – все, что у нее осталось.

Злые языки в учительской шептали, что Машенька к профессору испытывает более чем нежные чувства, да и профессор, сказывают, тоже. Однако их отношения пока что суть отношения учителя и ученицы. Бог его знает, каково на самом деле. Однако Маша на что-то показывает Саше Лорер, дескать, вот, обрати внимание.

– Мадемуазель Бирон, – вполголоса проговорила Рощина, – прекратите мадемуазель Лорер подсказывать. Профессор ей и сам поможет. Не дело девице ваших кровей вести себя, как гусар в трактире.

– Простите, Анастасия Вильгельмовна, – едва заметно понурилась та. – Я больше не буду…

– Будете, душенька, будете. Только старайтесь делать это не так явно. И выбирайте моменты, когда вашим подругам и в самом деле помощь требуется. А нынче просто послушайте мадемуазель Александру.