Роксана Гедеон - Лилии над озером

Вообще-то Лориан считался скучным городком. Многие даже утверждали, что скучнее нет места в мире. Так было триста дней в году. Но когда приходил сентябрь, здесь начиналась ярмарка, и Лориан на глазах преображался. Пестрые толпы заполняли узкие улочки и тесные площади, шум взрывал застоявшуюся тишину. Ярмарка выплескивалась за городскую черту, захватывала океанский берег.

Возле каменного Лориана возникал дощатый: тянулись ряды, павильоны, лавки. Залив покрывался судами. Каталонские парусные лодки, марсельские шаланды, барки из Гренобля теснились у причалов или стояли на якоре подальше от берега.

Мы кружили в лабиринте лавок и складов, над которыми колыхались полотнища разноцветных тканей с адресами торговцев. Вероника и Изабелла, прыгающие то на одной, то на другой ноге, были впереди меня.

–– Мама, давай купим это! И то! И вот то тоже!

Я благоразумно отвечала:

–– Мы не можем этого сделать, дорогие мои.

Брови Изабеллы возмущенно сходились к переносице:

–– Разве мы теперь бедные?!

–– Нет, мы не бедные. Но мы не можем тратить деньги на то, что у нас уже есть. Ты же знаешь, какое скверное было лето.

Близнецы, впрочем, быстро забывали о том, что хотели бы иметь, и бежали вперед, глазея по сторонам. На них тоже смотрели. Живые, бойкие светловолосые девочки, похожие друг на друга, как две капли воды, привлекали внимание многих. Их охотно угощали торговцы, и к этому часу они, вполне вероятно, объелись сладостями.

Толстые стены из вязок луковиц и венков чеснока преграждали нам путь. Из решетчатых ящиков и корзин выглядывали яблоки и груши, на холстинах высились горы орехов, изюма, сушеного и свежего винограда. Близняшек угощали снова, и они складывали подарки в свои фартучки, ни от чего не отказываясь, хотя есть уже не могли. Мне это казалось забавным, и я этому не препятствовала.

В горячем и сладком, даже липком воздухе кружили рои плодовых мух, тучи ос и пчел, носились легкие стрекозы. Неподалеку плясали жигу матросы, оттуда же долетал гром тамбуринов, а над ярмаркой плыл гул колоколов. Вообще изобилие и веселье были таковы, что не верилось, что год выдался тяжелым и что вот уже которое лето в Бретани идет гражданская война, что провинция разорена, что почти полностью прервано сообщение между городами.

Мы приближались к постоялому двору. Мои дочери в который раз зачарованно застыли – теперь уже перед банками с вареными грушами, корзинами с дынями, горами обсахаренного аниса и розовыми пуделями из ячменного леденца. Последнее было им явно в диковинку, но я решительно взяла их за руки и заявила, что нам пора возвращаться в Сент-Элуа.

Они взбунтовались.

–– Но почему? – вскричала Вероника. – Мы хотели остаться на городской бал! Я еще никогда-никогда не была на балу!

–– И ты обещала, что мы пойдем к океану, соберем ракушки! – раздосадованно вскричала вслед за ней Изабелла.

Это была правда, но я предпочитала сейчас не помнить о своем слове. Мне было не до умиротворенных прогулок по океанскому берегу.

–– Да, обещала, но теперь уже три часа пополудни, а мы должны вернуться домой до наступления темноты. Разве вы не знаете, сколько нынче разбойников на дорогах?

Я подтолкнула их к коляске и сделала знак кучеру.

Несмотря на то, что день ярмарки был так весел и мои дочери от души развлекались, я ни разу не смогла полностью разделить их радость. С самого утра смутная тревога завладела мной. Я пыталась перебороть ее, и иногда мне удавалось отогнать на некоторое время поселившееся внутри тягостное предчувствие чего-то недоброго. Однако оно возрождалось в душе с новой силой, и я больше не могла этого выносить. Мне хотелось домой. Там будет спокойнее. Ведь я до сих пор не могла понять, кого касается моя тревога. Дома? Филиппа? Или чего-то еще?

Кроме того, я очень устала. Меня целый день мучила тошнота. Больше месяца назад, в конце июля, я обнаружила, что жду ребенка. Безусловно, это было очень некстати. Известий от мужа я почти не получала, не знала даже, где он находится, и, конечно же, беременность была сущим недоразумением сейчас, когда мы с Александром решили на время разойтись. Узнав о беременности, я задумалась не столько о ребенке, сколько о том, куда теперь в очередной раз повернет моя судьба, и честно прислушавшись к себе, решила: в Белые Липы возвращаться мне нет никакого смысла. Более того – у меня нет к этому желания.

Возможно, именно поэтому я и не спешила сообщать Александру о том, что к весне подарю ему еще одного наследника. Мы расстались в начале июля, и все время нашей разлуки я провела в Сент-Элуа, просто-таки упиваясь спокойствием и независимостью. Одиночество меня не беспокоило. Замок отстраивался, мы приводили в порядок второй этаж, расставляли мебель, подбирали посуду и портьеры, и за этими заботами мне было не до любовных переживаний.

В Сент-Элуа не было роскоши, но с каждым днем он становился все удобнее и добротнее, а я наслаждалась ролью хозяйки всего этого воссозданного мною великолепия. Никто не смотрел на меня косо, не упрекал, не отдавал мне приказы. Дети росли на лоне природы, радуя меня румяными щеками и отменным аппетитом. Я планировала реконструкцию парка, делала наброски новых насаждений, открывая в себе некоторые таланты архитектора природы, и на каждого, кто прервал бы эту идиллию, попросив вернуться в Белые Липы, посмотрела бы с неприязнью.

Так вот, Александр, узнай он о ребенке, первый предложил бы мне возвратиться… Поэтому я и молчала, затаившись в глуши Нижней Бретани.

Однако с течением времени мне становилось ясно, что написать герцогу обо всем необходимо. Возможно, именно то, что он еще ничего не знает, и питало мою тревогу? Я решила, что, как только мы приедем в Сент-Элуа, сяду и напишу ему письмо. Нет уверенности, конечно, что он его получит: в Белых Липах герцог почти не бывает, кроме того, там полно моих недоброжелателей, которые могут скрыть послание от Александра.

Но я все-таки напишу и отправлю письмо в Белые Липы. Ведь другого адреса я не знаю.

О ребенке, которого ждала, я старалась не думать. Он был неожиданностью, к которой я до сих пор не знала, как относиться. Особого желания иметь еще одного сына или дочь, честно говоря, я не испытывала, и еще меньше хотела давать в руки герцогу дополнительный рычаг влияния на меня. Доверие между нами не было восстановлено полностью, и мне было приятно чувствовать себя скорее незамужней и свободной дамой, чем замужней и подчиненной.

Золотистые полосы сжатой ржи чередовались с красноватыми полями гречихи, где снопы стояли в конических копнах, как ружья, составленные солдатами в козлы на бивуаке. На склонах холмов, заросших розмарином, горчицей, мелиссой, белели соломенные ульи, вывезенные крестьянами на поля для сбора меда. Коляска быстро мчалась по дороге, вдоль которой были вырыты глубокие канавы. Земля, что выбрасывали из них на обочину, образовала высокие откосы, поросшие кустами колючего дрока.