Джин Уэстин - Разбойник и леди Анна

Она готова была произнести что угодно для того, чтобы сделка состоялась, и так и сделала.

– Беру в мужья, чтобы стать верной и покорной женой, Эдварда Эшли Картера, графа Уэверби, – повторила она вслед за епископом Илийским, пропустив лишь слова «любовь» и «честь», потому что не посмела солгать перед лицом Господа в его доме.

Голос принадлежал ей, но она с трудом его узнавала, потому что он звучал как голос очень старой женщины, потерявшей все в жизни, кроме способности прокаркать несколько простых слов, еле различимых и едва понятных.

Остальные слова были произнесены Эдвардом и ее дядей, но она их почти не слышала. Да и какое они имели значение? В эту минуту корабль Джона выплывал из Темзы в канал и скоро поплывет вдоль побережья к Саутгемптону, откуда направится на Ямайку.

Он навсегда ушел из ее жизни, и ей придется идти своим путем рука об руку со своим порочным и развращенным мужем, лелея в памяти крошечный огонек о нескольких сладостных днях и ночах, о которых ей никогда не придется говорить снова, потому что говорить о них или тосковать по ним означало бы для нее дорогу к безвременному безумию.

Однако Анна была не властна управлять своими воспоминаниями. Она будет вспоминать о нескольких днях, проведенных с Джоном в прохладе и невинности майского утра, или сильный запах свежесбитого масла, или сладкий аромат летних груш в саду. Этот путь тоже вел к медленному сползанию в безумие, но тут уж она ничего не могла поделать.

До того, как наступит это избавление, у нее осталась единственная причина продолжать жить. Ей хотелось увидеть, как Эдвард получит то, что ему причитается, и, если Бог есть, она это увидит. А если Бога нет, она сама будет его судить и накажет, пусть даже у нее на это уйдет вся оставшаяся жизнь.

Сама мысль о возмездии укрепляла ее решимость пережить любое бесчестье, какое бы ей ни уготовила эта ночь, но она опасалась, что это было нечто такое, чего она даже не может себе представить.

Чего бы она не отдала за один только час, нет, даже за несколько минут с Джоном на зеленой лужайке в Уиттлвудском лесу! Увидеть этот его подчеркнуто учтивый и насмешливый поклон, такой, что плюмаж на его шляпе касался земли, какой отдавали кавалеры во времена ее отца, почувствовать на себе взгляд его смеющихся глаз и гадать, что он думает в этот момент. Она сжалась и замерла от тягостного предчувствия.

Нет, она не могла идти этим путем. Анна проглотила подступивший к горлу комок, едва сдерживая слезы.

– Дети мои, – громко заговорил епископ, похлопывая по открытому молитвеннику Анны, чтобы привлечь ее внимание. – Сейчас я буду говорить о любви в браке и напомню вам обоим, что субботний день нельзя омрачать разного рода страстями и похотью. Добрым христианам надлежит воздерживаться от близости с женщиной во время ее месячных и беременности, а также принимать противоестественные позы на брачном ложе.

Епископ бросил суровый взгляд на Анну.

– Известно, что бурные страсти женщин часто уводят мужчин в сторону от их христианского долга, – пояснил епископ.

Анна склонила голову в знак покорности. Ее дядя – глупец, если полагает, что христианские проповеди могут остановить такого развратника, как Эдвард.

– А вы, милорд Уэверби, – продолжал епископ, – помните, что нет ничего более грязного, чем любить жену, как распутную женщину. Скромность и умеренность в браке…

Анна больше не слушала увещеваний дяди, направленных против плотских удовольствий и излишеств. Ей не надо было смотреть на Эдварда, чтобы узнать, какое презрение написано на его лице.

– Да, да, епископ, продолжайте, – сказал Эдвард.

– Я уже закончил, милорд. У вас есть жена, но в мои обязанности пастыря входит…

Шум у южного входа в собор прервал разглагольствования епископа. Вбежал викарий в развевавшейся черной сутане и бросился к кафедре.

– Король, – крикнул он, – здесь король!

– Будь он проклят! – пробормотал Эдвард.

– Милорд, то, что вы говорите, пахнет изменой! – промолвил епископ.

– Идите к черту! – сказал Эдвард, продолжая богохульствовать у святого алтаря. Епископ, потеряв дар речи, умолк.

Король приближался к ним по широкому центральному проходу, называвшемуся много столетий дорогой Павла, вместе со сладострастной графиней Каслмейн на последнем месяце беременности, опиравшейся о его руку, а за ними следовало, как король это называл, «ночное имущество», свита, толпившаяся сзади. Анна низко присела в реверансе, но головы не склонила, продолжая смотреть на приближавшегося короля.

Ему было тридцать пять, рост выше среднего, а былую юношескую миловидность портил слишком длинный нос, придававший лицу пронзительное и недоверчивое выражение, зато улыбка была обворожительной.

– Наша давно потерянная леди Анна, – сказал король с легким французским акцентом, протягивая руку, чтобы поднять ее.

– Ваше милостивое величество, это вы наконец нашли меня, – ответила Анна, позволяя ему завладеть ее рукой. У нее вновь затеплилась надежда.

Король слегка нахмурился, бросив взгляд на Эдварда.

– Милорд граф, нас огорчает, что вы не пригласили вашего короля по столь торжественному и важному случаю. Если бы не наш дорогой епископ Илийский, мы узнали бы о вашей женитьбе только из газетного листка, что продают на улицах за пенни.

Эдвард метнул в епископа взгляд, исполненный яда, но изогнулся в низком поклоне, прижимая руку к сердцу.

– Ваше величество оказывает мне честь, просить о которой у меня не хватило дерзости.

Улыбка короля Карла стала шире.

– Да ну же, милорд, мы не можем поверить, что у вас не хватило дерзости или отваги. Скорее мы готовы обвинить вас в том, что вы не используете эту отвагу у нас на службе.

Эдвард смутился, но снова отвесил поклон:

– Сир, я, как всегда, вам повинуюсь.

– В таком случае мы и вправду рады вас видеть.

Король хлопнул Эдварда по плечу и сделал знак придворному, выступившему вперед с бумагой в руках.

– Милорд Уэверби, мы пришли не с пустыми руками, наш свадебный подарок должен вознаградить вас за верную службу в прошлом, настоящем и будущем.

Придворный откашлялся, прочищая горло, и заглянул в бумагу.

– Мы рады даровать леди Анне Гаскойн и ее первенцу наследственные права на наши земли в колонии Виргинияи прочая и прочая.

Король поднял голову от бумаги и лукаво улыбнулся Анне:

– Такие земли, как мы уже сказали, расположены вдоль плодородной реки. Джеймс и наши советники уверяют нас, что они как нельзя более подходят для разведения табака.

Анна снова сделала реверанс, гадая, что имел в виду король.

Уэверби отвесил поклон. Наконец-то! Но когда смысл речи короля дошел до него, Эдвард напрягся.