Лаура Паркер - Опьяненные страстью

По легкому пожатию руки Себастьяна Мадлен догадалась, что он улыбается в темноте.

– Мне пора, месье. Меня ждут.

Произнесенное шепотом, последнее слово насторожило Себастьяна, а беспокойство, которого Мадлен не скрывала, сократило расстояние между ними. Глядя на ее опущенную голову, Себастьян приблизительно уловил ход ее мыслей: Мадлен торопилась расстаться с ним, пока не поздно. Неужели очередной приступ наделил его способностью читать чужие мысли?

Он вдруг вскинул голову и всмотрелся в темноту. А если эта девушка – приманка? Впрочем, негодяи всех мастей готовы воспользоваться любой уловкой, чтобы заманить в ловушку ничего не подозревающего простофилю – так они предпочитали именовать свои жертвы.

Спустя мгновение он уловил слабый звук чужого дыхания. Кто-то наблюдал за ним из мрака.

Ноздрей Себастьяна коснулась вонь копченой селедки, пота и прокисшего пива. Что все это означает? Может, эта монахиня не настолько невинна, как кажется?

Обняв Мадлен за плечи, Себастьян увлек ее в узкий переулок между двумя домами. В безлунную ночь только существа, наделенные способностью видеть в темноте, могли догадаться, что здесь есть проход. Крепко прижав Мадлен к стене, Себастьян втиснулся в узкую нишу вместе с ней.

Он почувствовал, как она сделала вдох, собираясь позвать на помощь, и зажал ей рот ладонью, испытав при этом взрыв новых ощущений. Ее губы словно опалили ему ладонь. Это был поистине чувственный рот, слишком нежный и очаровательный для Христовой невесты, решил Себастьян, обуреваемый неожиданными и глубокими чувствами.

Кто-то приблизился и прошел мимо, тяжело дыша. Мадлен задрожала и ахнула в ладонь, закрывающую ей рот. Страх в ее душе расправил крылья и с силой забил ими, и эта беззащитность тронула Себастьяна, коснувшись сердца, которое он давно считал холодным и равнодушным. Однако ему хватило цинизма предположить, что этот страх вызван мыслью, будто сообщники бросили ее на произвол судьбы.

Прижавшись к Мадлен всем телом, Себастьян ощутил, что она стройная и хрупкая, а ее макушка едва достает ему до носа. Пожалуй, ее стройность следовало бы назвать худобой. Под кожей жалко выпирали кости, и тем не менее Себастьяну удалось различить женственные изгибы тела. Монашеский балахон приподнимали упругие маленькие груди. Прибавив с десяток фунтов, Мадлен превратилась бы в ожившую Афродиту.

Тем временем неизвестный остановился на расстоянии вытянутой руки от них. Себастьян услышал, как он принюхивается, словно желая отыскать их по запаху.

– Где они? – послышался хриплый шепот.

– Провалиться мне на этом месте, если я знаю! – последовал ответ. – Идем отсюда. Добычу мы все равно упустили!

Когда их шаги затихли вдалеке, Себастьян осторожно убрал ладонь от губ Мадлен.

– А теперь, моя маленькая послушница, я хочу знать, почему нас преследовали.

Впервые с момента встречи Мадлен по-настоящему испугалась.

– Не могу сказать.

– Не можешь или не хочешь? – Он нашел под тканью ее шею и осторожно сжал пальцы, чтобы придать вес угрозе. – Ты чужестранка на этой земле, моя французская отшельница, если ты не солгала. Франция и Англия воюют. Значит, ты мой враг. Откуда мне знать, что ты не причинишь мне зла?

Мадлен слабо пожала плечами:

– Об этом я не подумала, месье. Ну что же, поступайте, как вам будет угодно.

– Вот как? – Он придвинулся ближе, затмевая даже ночную темноту. – Напрасно, сестра, – прошептал он на ухо Мадлен, – ты и сама не понимаешь, какое опасное предложение сделала мне.

Он почувствовал, как Мадлен судорожно вздохнула, и понял, что к ее страху не примешивается чувство вины.

– Предупреждаю, месье, я буду кусаться и кричать и не доставлю вам никакого удовольствия. Приберегите свой пыл для другого случая.

Себастьян громко расхохотался, удивив не только Мадлен, но и самого себя. Она все поняла! Добродетельная мышка поняла, что он способен обесчестить ее, невзирая на монашеский балахон. Однако она держалась храбро.

Себастьян отпустил ее.

– Повторите еще раз, кто вы такая. Если вы солгали, я все равно узнаю: сестры Фокан мне хорошо знакомы.

Он с любопытством пронаблюдал, как пальцы Мадлен сложились на крестике, словно цветочные лепестки.

– Клянусь, месье, я – Мадлен Фокан.

– Мадлен? – Это имя Себастьян слышал впервые, но почему-то был склонен поверить девушке. – Ладно, я поверю тебе, детка.

Он вышел из переулка и протянул Мадлен взятый у нее лист бумаги.

– Ты не ошиблась адресом, но в таком случае… – Мысленно он продолжил фразу: если сестры Фокан действительно поселились здесь, значит, в их жизни произошло немало перемен. – А теперь иди. Я подожду здесь, пока тебя не впустят в дом.

– Merci, monsieur. – С легкостью бабочки она вдруг коснулась его рукава. Себастьян так и не понял, умышленное это прикосновение или случайное. – Месье…

– Что, сестра?

– Вы очень дурной человек.

– Знаю.

– Но не настолько, как вам кажется!

Засмеявшись, она вскинула голову грациозным движением, и Себастьян впервые взглянул ей в глаза. Казалось, взгляд Мадлен проник в его душу.

Какие глаза! Глубокие, как летняя тень, яркие, как море под луной. Их нельзя было назвать просто черными или карими – в их глубине мерцали темно-синие искры, отражение звездной ночи.

Себастьян покачал головой. Наверняка это очередная шутка приступа, уверял он себя. Не может быть, чтобы эта девочка сумела заглянуть к нему в душу.

Смущенный собственной трусостью, он огляделся. Окружающий мир изменился в мгновение ока. Оказалось, что он стоит не на Куин-Энн-гейт, а в тени Уайтхолла. На другом берегу Темзы небо начинало розоветь, слышался бой Биг-Бена. Чертыхнувшись, Себастьян понял, что его «мыслительный шторм» миновал, лишив его, как это часто бывало, даже чувства времени. Часы пролетели, как несколько секунд.

Подозвав извозчика, он забрался в экипаж и рассмеялся от неожиданной мысли: после нескольких поколений распутниц женщины рода Фокан наконец-то произвели на свет монахиню, притом на редкость хорошенькую.

«Себастьян, – мысленно упрекнул он себя с юмором, смешанным с безысходным отчаянием, – ты добром не кончишь!»

– Так ты не принимала пострижение? – уже в который раз спросила Жюстина.

– Нет, – терпеливо ответила Мадлен. – Монашеское облачение служило мне защитой.

– Вот видишь! Я же говорила. – Анриетта укоризненно взглянула на сестру. – Это просто комедия. Маскарад.

Мадлен вежливо улыбнулась тетушкам. При виде этих живых реликвий прежней жизни она была готова поверить, что якобинский террор ей привиделся в страшном сне. Поверх домашних платьев сестры Фокан носили шелковые шали: Анриетта – алую, а Жюстина – бирюзовую. Золотисто-рыжие кудри Анриетты и белокурые букли Жюстины были перевязаны бесконечно длинными лентами. Несмотря на все усилия горничной Оделии, Мадлен чувствовала себя жалким вороненком рядом с парой экзотических птичек. Она нуждалась в ободрении, которое мог дать ей лишь один человек.