Галина Милоградская - Туман Луизианы

Десять негритят отправились обедать,

Один поперхнулся, их осталось девять.

Девять негритят, поев, клевали носом,

Один не смог проснуться, их осталось восемь.

Девушка хихикнула: у графа Грейстока, конечно, было чувство юмора, и очень живое, но она никогда не замечала за ним любви к непонятным считалкам.

Восемь негритят в Девон ушли потом,

Один не возвратился, остались всемером.

Семь негритят дрова рубили вместе,

Зарубил один себя – и осталось шесть их.

Шесть негритят пошли на пасеку гулять,

Одного ужалил шмель, их осталось пять.

Нервный, угловатый почерк почему-то начинал пугать. Кажется, ей действительно следует лечить нервы, вон и бабушка о том же говорила на днях…

Пять негритят судейство учинили,

Засудили одного, осталось их четыре.

Четыре негритенка пошли купаться в море,

Один попался на приманку, их осталось трое.

Трое негритят в зверинце оказались,

Одного схватил медведь, и вдвоем остались.

За окном раздался крик: кухарка миссис Порэнс отчитывала мальчишку-зеленщика. Луиза приложила руку к груди, пытаясь унять бешеный стук сердца, и закончила читать.

Двое негритят легли на солнцепеке,

Один сгорел – и вот один, несчастный, одинокий.

Последний негритенок поглядел устало,

Он пошел повесился, и никого не стало.

Фраза, сделанная ниже, заставила волосы на голове девушки зашевелиться. Под последней строчкой считалки тем же почерком было приписано несколько слов.

Вот ты и попался, Джонни. Утопишься, повесишься или поперхнёшься? Выбирай.

Отбросив листок в сторону, Луиза испуганно смотрела на него, точно он был ядовитой змеёй. Отец получил это письмо совсем недавно, почему-то она была твёрдо в этом уверена. Как и в том, что именно после него Джонатан Грейсток сделал приписку к завещанию. Всё снова упиралось в Томаса, который один мог бы пролить свет на происходящее. Луиза оглянулась – родной дом уже не казался ей таким уж милым и безопасным…

***

Корабль распустил паруса, ныряя носом в тёмную серую воду. Небо хмурилось, брызгая дождём в собравшихся на причале людей. Прижав к лицу кружевной платок, леди Грейсток провожала внучку в Америку. Луизу ещё можно было разглядеть среди нескольких пассажиров. Она отчаянно махала рукой, другой пытаясь удержать на голове шляпку. Рядом застыла миссис Пинс, компаньонка, которую подобрала для внучки вдовствующая графиня. Высокая и худая, как жердь, она являла собой олицетворение благопристойности и манер, умудряясь даже сейчас, с лицом бледно-зелёного цвета, внушать благоговейное уважение. Поднявшийся с залива ветер пробирал до костей, и пассажиры поспешили разойтись по каютам.

Мистер Вудвилл действительно был прав: Луизе удалось устроиться с комфортом в отличной каюте брига Его Величества «Генрих VIII». В составе каравана, идущего в Мексику, они собирались пересечь океан и через три недели причалить в порту Нового Орлеана.

Луиза опустилась в кресло, устало прижимая руки к вискам – голова начала болеть ещё в порту, и теперь девушка с тоской подумала, что избавиться от боли будет не так-то просто. Из-за ширмы то и дело доносились громкие звуки – миссис Пинс нещадно тошнило.

– Миссис Пинс, мы будем идти вдоль Англии ещё два дня, – сказала Луиза после особенно бурного звука. – Вы уверены, что сможете продолжить путешествие? Я полагаю, бабушка поймёт и примет причину, по которой вы сойдёте на берег.

– Надеюсь, впредь вы не предложите мне ничего подобного, – из-за ширмы выглянула бледная компаньонка. – Я еду с вами. Это скоро пройдет, вот увидите. Никому ещё не удавалось победить Маргарет Пинс. Тем более какой-то посудине, пусть даже и носящей имя его величес… – монолог миссис Пинс оборвался на полуслове. Она стремительно скрылась за ширмой, и оттуда вновь донеслись нечленораздельные звуки.

К вечеру миссис Пинс наконец заснула и в каюте воцарилась тишина. Волны тихо плескались о борт, изредка до слуха Луизы долетали команды, отдаваемые резким громким голосом. Склянки пробили восемь часов. Сославшись на болезнь, девушка попросила, чтобы ужин принесли прямо в каюту – знакомиться сегодня с другими пассажирами ей не хотелось. Пожелтевшие страницы так и манили прочесть. Пробежавшись глазами по первому попавшемуся листку, Луиза поняла, что перед ней что-то вроде дневника. Оставив чтение на время путешествия, теперь леди Грейсток могла наконец погрузиться в жизнь своего отца и попытаться узнать, почему он столько лет скрывал эти записи.

Корабль мерно покачивало. За иллюминатором тихо шелестел дождь. Чёрный скалистый берег Англии изредка освещали редкие огни. Забравшись в кровать с ногами, Луиза разложила перед собой записки отца. К её разочарованию, они шли не по порядку, и сначала ей пришлось разобрать листки по датам. Некоторые занимали полстраницы, а некоторые – два-три листа. Их объединяло лишь одно: записи велись в одно время и обрывались в конце 1794 года. Года, когда отец вернулся из путешествия за товаром. Насколько Луиза помнила семейную историю, в следующем году заболел дедушка и они переехали из Милана в Лондон. Лорд Грейсток занялся семейными делами и больше никогда не выходил в море.

Собрав наконец воедино разрозненные бумаги, Луиза взяла первый листок и глубоко вздохнула, прижав руку к горлу. Сердце билось яро и неистово, грозясь вот-вот выскочить. Медленно выдохнув, девушка склонилась над листком и вскоре ни дождь за окном, ни качка не могли её отвлечь от чтения.

15 апреля 1792 г. Борт «Святой Софии», Средиземное море

.

Мы находимся в плавании всего несколько часов, а я всё никак не могу унять восторга. Мне до сих пор не верится, что мы сделали это – рискнули и отправились наконец в путь! Поверить не могу, что ты поддержала меня, моя драгоценная София! Хотя почему не могу? Ты – мой ангел, по-другому и быть не могло! Я знаю, что эта экспедиция обернётся успехом!

Вчера мы попали в шторм. И хотя капитан Бертуччи говорит, что это простой шквал, я до сих пор не могу отойти. Если честно, никогда не думал, что меня так напугает гроза на море. Вспоминать стыдно. Я молился, прося Господа позволить мне увидеть ещё хоть раз моих девочек: тебя, моя родная, и Луизу. Благодарение Богу, всё обошлось. Неужели я столь труслив?

20 апреля 1792 г. Борт «Святой Софии», Гибралтарский пролив

.

Кажется, я становлюсь настоящим моряком! Вчера весь день провёл на реях, изучая премудрости такелажа с юнгой Питом. Мальчишка знает больше меня, это уязвляет, право слово! Сегодня увидел себя в зеркале: должно быть, ты сильно удивишься, когда меня увидишь! Всё лицо покрыто веснушками, даже лоб и виски! Волосы отросли и выгорели на солнце и теперь кажутся совсем белыми. А лицо так загорело, что теперь меня почти не отличить от испанских мавров. Кстати, как говорит капитан Бертуччи, скоро мы увидим острова Мадейра. Зайдём туда пополнить запасы пресной воды. Отправлю оттуда письмо тебе, любимая моя.